Полог сдвинулся, открывая полоску трепетного желтого света, и сквозь эту полоску протиснулась невысокая гибкая фигурка с лучиной в руке. Лучинный огонек дробился бегучими бликами чищеной меди на до нелепости коротких волосах вошедшей. Кудеслав не сомневался, что если какая-нибудь из женщин все-таки решится откликнуться на Яромиров зов, то будет это именно Векша. Понимал, но лишь коротким рассеянным взглядом удостоил ее, появившуюся, и тут же резко обернулся к столу. Не он один. Яромир и Белоконь, пользуясь первыми отсветами принесенной лучины, одновременно склонились над столом, высматривая упавшую на него вещь.

Рассмотрели.

На столе валялась драная да опаленная тушка горностая.

Кудеслав мельком глянул в лицо старейшины и торопливо отвернулся, принялся следить за Векшей — как она идет вдоль стола, зажигая плошки. Чересчур большая бабья рубаха тонкого полотна нет-нет да и прилегала к ее телу, выдавая посторонним глазам то, что должна была бы прятать; когда Векша наклонялась к каганцам, незавязанный ворот распахивался, и Мечник успевал заметить крепкую грудь… Только Кудеслав тогда загляделся бы на кого угодно, хоть на криворотую Белокониху, — лишь бы вновь не запнуться взглядом о Яромирово лицо. Очень уж страшным оказалось это никогда прежде не виданное зрелище — до смерти перепуганный Яромир.

— И раньше случалось, что они не принимали жертву, — сипло выговорил старейшина, — но чтобы так… Это к небывалым каким-то бедам, к вовсе никогда не бывалым…

Поджигая последний каганец, Векша просунула руку с лучиной между Шалаем и Званом, Показалось Кудеславу или, заслышав Яромировы слова, Огнелюб на самом деле вдруг вызмеил усы короткой злобной ухмылкой?

Наверное, показалось. Наверное, это просто скользнули по Званову лицу пятна тени и света от пронесенного рядом огня.

— Ну, что примолкли? — Хранильник оглядел пополотневших гостей и снова вперился куда-то под кровлю. — Вы лайтесь шибче, так еще не того дождетесь…

Он примолк на миг и вдруг закричал, встряхивая стиснутым до белизны кулаком:

— Вот как вам надо держаться теперь, мужики! Вот как! Чтоб плечо в плечо, чтоб травяному листку не протиснуться!

И снова примолк Белоконь, обмяк, прикоснулся раскрытой ладонью к валяющемуся на столе жженому мясу. Глаза хранильника закрылись, побелевший лоб взмок от пота.

— Вскорости ждите к себе гостей, — устало, будто бы из последних сил вымолвил волхв. — До вешнего торга, до новой листвы приедут. Нашего корня люди, из трех дальних общин. С добром или с недобром едут они — того мне не видно. Одно скажу: как вы встретите их, станете ли перед ними крепко держаться друг дружки, предопределит, быть или не быть дальше вашему роду, пятнаться ли вам в крови сородичей. Не лишь вам, которые нынче здесь, — всем. А теперь ступайте по домам. Ждите и думайте… Думайте… Ду…

Кудеслав и Яромир едва успели, вскочив, подхватить рушащегося на пол бесчувственного волхва.

Долгонько в тот год собиралась с духом весна. Но когда она наконец-то решилась взяться за дело всерьез, все окончилось в считанные по-настоящему теплые дни. Речная вода проглотила лепящиеся к берегам закраины черного льда, вознадеявшиеся было дожить до будущей осени; из лесу сгинули остатки снега; сквозь бурую свалявшуюся шерсть мертвой травы и палого листа пробилась веселая новорожденная трава, замешанная на россыпи голубых, фиолетовых и белых цветов… Кустарники, березняки, осинники облила покуда еще прозрачная зелень стремительно набухающих почек. Лишь дубы оставались в лесу последним прибежищем зимнего оцепенения, но и этому прибежищу судился близкий конец.

Для земледельца такая пора означает начало тяжкого труда — Чернобай с сынами да захребетниками перепахивал расчищенные поляны, чтобы Хорс-Теплодаритель успел прогреть землю перед близящимся посевом.

Бортники и углежоги радовались скорому окончанию зимнего вынужденного безделья; охотники просили богов об удаче вешнего промысла, который начинался с легких да малохлопотных дел: охоты на пролетную, а чуть позже — на линялую птицу.

Даже огородившая себя непролазными топями (непролазными — это для тех, кому неведомы потаенные тропки) кузнечная слобода оживилась, вновь марала небесную синь видимыми даже с градского тына ржавыми дымами домниц-плавилен. Теперь-то уж нечего скаредничать над остатками заготовленных с осени припасов угля и руды.

Радостное время, веселое. Правда, после осенних ненастий родовичи вот так же будут радоваться первому снегу, но ведь то еще когда!..

Да, радостная пора.

Всегда была радостной.

Только не в тот год.

Наверное, никто из видевших жуть, которой оборвалось гадание Белоконя, не позволил себе пугать родню да соседей подробностями случившегося в общинной избе. Наверное, и Яромировы бабы не смогли рассказать ничего путного о страшном отказе духов-хранителей от предложенной жертвы — даже если женщины осмелились подглядывать, вряд ли хоть одна из них сумела до конца понять, что к чему.

Так что доподлинными сведениями о тяжком знамении обладали немногие. Вместо сведений кусючими гадами расползлись по общине мутные слухи.

Община ждала плохого.

Впрочем, время шло, а никаких бед пока не случалось. Град жил, как живал каждый год об этой поре. Разбредались по озерцам, болотинам да проглоченным разлившейся Истрой луговинам ватаги молодых охотников — подстерегать опускающиеся для отдыха пролетные стаи водолюбивой птицы.

Родовичи поопытней дегтярили да конопатили большие челны-дальноплавы, отбирали и готовили предназначенную для торга долю общинного достояния…

Скоро осыпятся, облетят метелями белоснежных лепестков хрупкие цветы — несказанная красота, каждую весну на несколько дней рождаемая хищными ветвями терна… Скоро, очень скоро плыть на торг общинным челнам — как только развернутся в крохотные липкие листья набухшие, уже успевшие треснуть почки берез…

Белоконь обещал беды до первой листвы. Не бывало такого, чтобы Белоконево обещание не сбылось.

* * *

Кудеслав ждал старейшину. Утром на Велимиров двор примчался взъерошенный босоногий (вот она, главная примета настоящей весны!) малец и прокричал, что Яромир требует к себе Мечника — не так чтобы прямо бегом, но поскорее. Кудеслав (он в это время колол щепу для растопки) промедлил самую малость — только докончил полешко. Но когда он явился к общинной избе, оказалось, что Яромира дома нет: старикам примерещилась в назначенных для торга мехах какая-то порча, и родовому главе пришлось идти разбираться.

Хранилище запасов мягкой рухляди стояло в самом сухом месте града, близ лесных ворот — лесной конец заметно выше речного. Идти туда Кудеславу не хотелось: старейшина ведь не на бездельные посиделки пошел, так и нечего толочься над душой у занятого человека. Мечник уселся, на завалинку под стеной общинной избы и принялся ждать.