— Да, — вздохнула Рита, — у них совсем другая ментальность. Они нас поэтому и не понимают.

— Ну, так правильно, выходит, дядя Маркс нас учил, что бытие определяет сознание, — засмеялся Юра. — Вот мы и на практике это увидели.

— Да уж, — тоже засмеялась Рита. — Хотите я вам что-то смешное расскажу? Как раз по поводу. Белла как-то по дороге на курсы заскочила в магазин, а там детские китайские куртки лежат, красивые такие, яркие, легкие, но теплые, в общем, классные. Она, конечно, схватила Пашке самую красивую и счастливая поехала на занятия. Опоздала и пришлось ей сесть с англичанкой, с той никто из русских обычно садиться не хочет. Ну, Белла села, а радость же ее распирает, шуточное ли дело, такую вещь для ребенка отхватила. В конце концов, она не выдержала, вытащила под столом тихонько куртку, показывает англичанке и говорит, замирающим от счастья голосом:

— Смотри, что я в магазине купила.

Та смотрит на куртку и, понятное дело, не может понять, что же в этом такое особенное и о чем здесь вообще говорить. А Белла как дура продолжает ей рассказывать, как она зашла в магазин и увидела эти куртки, висящие совершенно свободно, представляешь? Это она англичанке говорит. В общем, так довела ее, бедную, своей курткой, что та, так ничего и не поняв, отдвинулась от Белки на всякий случай, а на перемене и вообще пересела подальше.

— Да, вот этой радости достать что-нибудь, они и тут и в Англии точно лишены. Юрка, помнишь, как мы джинсы на толчке или у моряков покупали. Двадцать раз проверяли, чтобы были точно фирменные, чтобы фуфло не подсунули.

— Ага, и терли их ваткой, и ниточки поджигали, а как стирали? В ванной, в теплой воде, детским мылом намыливали и руками не терли, а гладили, чтоб цвет не потеряли.

— А деньги сколько времени на них собирали, месяцами, если не годами…

— Так ведь стоили сколько, я помню за свой последний левис отдал двести семьдесят, на минуточку. А охотился за ним как, всех фарцовщиков предупредил, что мне нужен фирменный «левис», в крайнем случае, возьму «вранглер» или «супер райфл», но только в крайнем. Два месяца ждал. Конечно, будешь радоваться, как сумасшедший, когда так тяжело достается.

— Ой, а мы Юрке перед отъездом на толчке вот эти тертые джинсы купили, а здесь он их постирал и повесил за окно сушиться и забыл о них, представляешь?

— А потом через пару дней, — смеясь подхватил Юра, — подходит к нашему окну соседка местная и говорит:

— Это не на ваших джинсах кошка второй день спит?

Смотрим, точно. Они каким-то образом упали с веревки, а кошка не будь дура на них улеглась и очень даже довольна. И никто не украл, даже внимания никто не обратил, а представляешь, что у нас бы там было? Фирменные джинсы за сто восемьдесят ре валяются на земле и кошка на них преспокойно спит.

Они, наверное, еще долго вспоминали бы свою жизнь на доисторической родине, но в дверь начали заглядывать новые желающие послужить в финском торговом флоте, и Вовка моментально сделав очень серьезное лицо, выпроводил их, громко говоря, так чтобы его слышали, стоявшие в коридоре.

— Значит, смотрите, через пару дней вам перешлют билет и подъемные, и можете ехать. Я вам советую не затягивать с отъездом, потому что все может быть. В общем, собирайтесь.

Услышав это, честный Юра только чопорно поджал губы и ничего не ответил, но Рита, которой всегда гораздо легче давались сделки с совестью, и которая к тому же и сама любила всякие авантюры, радостно подыграла ему.

— Да, конечно, мы поняли, спасибо вам большое, мы все сделаем, как вы сказали.

По коридору они шли сопровождаемые завистливыми взглядами других соискателей. Некоторые явно рвались подойти к ним, чтобы выяснить подробности, но Рита, боясь разоблачения, схватив брата за руку, чуть ли не бегом выскочила на улицу и помчалась дальше.

— Знаешь что, — недовольно сказал Юра, когда они уже были на остановке. — Не втягивай меня в Вовкины авантюры. Я и тебе, кстати, тоже не советую быть замешанной в них. Еще неизвестно, чем все это кончится.

— А чем это может кончиться? Он же действительно с них деньги не берет, а перевод анкеты они получают.

— А то, что он людей обманывает, это, по-твоему, ничего? Все нормально?

— Ну, нет, конечно, — неохотно вынуждена была признать Рита, — но он ведь не так много у них берет, всего двести шекелей, не умрут же они от этого.

— Как ты не понимаешь, что дело даже не в этих деньгах, а в том, что, во-первых, что это обман, а во-вторых, он же сначала дает людям надежду, а потом лишает ее.

— Да, это нехорошо, но эти люди ничего другого и не заслуживают, — вдруг сурово сказала она.

— Почему это? — удивился Юра.

— Да потому, что они просились сюда, в Израиль, как будто хотели вернуться на Родину. И вот Родина их привезла бесплатно, между прочим, дала деньги на жизнь, на учебу, с ними тут возятся, на курсы всякие бесплатные берут, пособие по безработице платят, а они при первой же возможности согласны уехать отсюда. Точно, что это колбасная алия.

— Ну вот, мало того, что местные так на нас говорят, теперь еще и ты к ним присоединилась.

— А что, неправда? Мы с тобой тоже за наследством приехали.

— Да, но мы-то уезжать не собираемся. Мы выучимся, будем здесь жить и работать во славу Родине, можно сказать, так что успокойся, а то развоевалась тут. Кстати, ты его изобретательностью так восхищалась, а я тебе, знаешь, что скажу? По-моему, учиться здесь, да еще на чужом для тебя языке, намного труднее и требует гораздо больше способностей.

По тону брата Рита поняла, что он обижен на нее и даже, наверное, ревнует и решила сменить тему. По дороге они говорили только о том, как трудно будет учиться в местных ВУЗах, и что им еще нужно будет сделать. Домой они приехали уже совершенно в другом настроении и как всегда по вечерам сели за учебу.

* * *

С воскресенья у Беллы должна была начаться практика в школе, и она думала об этом с ужасом.

— Ритка, — умоляюще говорила она, — если бы ты знала, как я боюсь этих детей. Ну, пошли со мной, пожалуйста, мне нужно только в первый день, чтобы ты помогла. Понимаешь, у меня на уроках будет сидеть их учительница по-английскому, она с ними справляется, но завтра ее не будет в школе. Завтра я одна, представляешь?

— Как же я пойду? — удивлялась Рита, — Меня же не пустят на урок. Они же знают, что им прислали только одного человека.

— Да кто тебя не пустит? Никто и внимания не обратит, что нас двое. Или, знаешь, что? Скажем, что ты тоже учительница, но только собираешься на курсы, а перед этим хочешь посмотреть, что из себя представляет их школа. Чего им тебе отказывать? Что у них там есть такое военное? Ну, пошли, пожалуйста, — ныла Белла, и, в конце концов, жалостливая Рита не выдержала и решила прогулять занятия ради подруги. Беллу она понимала. Для практики ей выделили самые трудные классы, шестые. Они и в Союзе были самыми проблематичными, а здесь, наверное, и совсем сумасшедшими.