Но стоит мне проснуться, как история исчезает. Я о ней тотчас забываю. Кроме отдельных обрывков, но их никогда не хватает для того, чтобы собрать рассказ воедино и разобраться в нем в часы бодрствования. Затем ночью эта история снова и снова обрушивается на меня, и я снова вижу все тот же сон.

За эти годы я, наверное, постепенно превратила ее в красивое и сложное лоскутное одеяло сексуальных желаний, в каталог эротических снов, начиная с подросткового возраста и до настоящих дней. В последние несколько недель что-то произошло – нечто такое, что ярко высветило этот мой сон. Неожиданно он вернулся ко мне, причем в мельчайших подробностях, наполнив собой мое сознание. И теперь эта история столь же реальна, как и моя жизнь. И моя жизнь, как и жизнь Северины, начинает напоминать сон наяву.

Не стану врать, мне страшновато видеть, что сидело, росло и развивалось во мне все эти годы. Однако это многое объясняет: по крайней мере, дорогу, которую я для себя выбрала, вещи, которые видела, места, в которых побывала. И причины, по которым меня так тянет к Анне.

Во сне я чуть старше, чем на самом деле. Я живу одна в большом городе. Джека нет. Он не является частью этого сна и никогда не имел к нему отношения. У меня уже долгие годы нет бойфренда, и мне неприятно после работы возвращаться в пустую квартиру. Поэтому я каждый день в одно и то же время отправляюсь на прогулку, как только на улице начинают сгущаться сумерки. Чаще всего я гуляю по своему району, иногда просто обхожу квартал. Иногда я на такси доезжаю до ближайшего парка и бесцельно брожу вдоль аллей, усаженных вязами, дубами, кипарисами. Я прохожу мимо эстрады на холме, похожей на греческий храм.

Во время прогулки я купаюсь в красоте города, и это помогает мне забыться, на время убежать от собственных мыслей. А в самые ясные вечера, когда город залит неземным золотистым сумеречным светом, на меня накатывает невероятное чувство полноты бытия. Оно остается со мной, когда я возвращаюсь домой, и помогает мне переносить долгие одинокие ночи.

Однако в глубине души я страшно несчастна и не удовлетворена. Внутри меня пылает дикая страсть, и я не могу дождаться того дня, когда найду кого-то, кто не только разделит мою жизнь, но поможет заполнить пустоту, осуществит загнанные внутрь сексуальные желания, которые становятся все безумнее по мере того, как проходят годы без секса и любви.

Впрочем, кое-кто все-таки есть. Сосед, он живет в квартире напротив. Но мы с ним никогда не знакомились и ни разу не заговаривали. Когда он проходит мимо меня в коридоре, я пытаюсь перехватить его взгляд, однако он опускает глаза, не желая встречаться со мной взглядом. Но я знаю, что ночью сосед следит за мной. Я чувствую, как он пожирает меня глазами. Я ощущаю его желание, знаю, что он меня хочет. Итак, готовясь лечь в постель, я, включив свет, хожу голая по квартире. При этом не опускаю жалюзи на окнах, давая соседу возможность видеть меня. А когда я лежу в постели и мастурбирую, представляю себе, как он стоит у окна и, поглаживая член, наблюдает за мной. Мне видна страсть на его лице. Но дальше этого он никогда не заходит.

Он наблюдает за мной. Я наблюдаю за тем, как он наблюдает за мной. Круг плотского желания, который так и не замкнулся. Как-то осенним вечером, когда я уже готова выйти на прогулку, мне звонит лучшая подруга. Мы с ней какое-то время болтаем. Так что когда я выхожу из квартиры, уже почти темно. Меня обгоняет такси. Не раздумывая, поднимаю руку. Такси резко сворачивает к тротуару и, скрипя тормозами, замирает впереди меня. Я бросаюсь вдогонку, на ходу выкрикиваю в окно водителю, куда меня везти, и плюхаюсь на заднее сиденье.

Такси провоняло чем-то химически-мятным, как будто его только что вымыли изнутри. Все лампочки в салоне выключены. Я так погружена в собственные мысли, что даже не замечаю, что сижу в темноте. Наконец замечаю рядом с собой какое-то шевеление. Перед моим лицом, держа тряпицу, появляется рука в перчатке. Слышу собственный крик. Увы, слишком поздно.

Меня тащит на руках какой-то здоровенный тип. Я чувствую на лице прохладный ночной ветерок. Поворачиваю голову и вижу перед собой огромную изумрудно-зеленую дверь. Она распахивается, но за ней никого и ничего не видно. Меня переносят через порог, и я вновь погружаюсь в кромешную тьму.

Постепенно я начинаю ощущать, что мне в глаза бьет яркий свет, теплый, как послеполуденное солнце. Может, я на минуту прилегла в парке и уснула? Может, весь этот кошмар мне просто приснился? Увы, чувства говорят об обратном.

Мои руки связаны за головой, как будто я подложила их вместо подушки. Что-то стягивает мне рот. Внутри все пересохло от жажды. Мне слышен какой-то шелест, сначала рядом, затем вдалеке. По мере того как незнакомые детали накапливаются, растерянность уступает место панике. Я заставляю себя открыть глаза, и меня слепит свет. Какие-то темные фигуры, двигаясь, загораживают его, и это дает мне возможность увидеть, где я нахожусь.

Я в старом-престаром театре. Гляжу на зрительный зал со сцены, освещенной всего одним софитом. Публика состоит из мужчин и женщин, одетых как на бал-маскарад. Они смотрят на меня, но их лица скрыты за венецианскими масками, и они о чем-то перешептываются, как будто в ожидании начала спектакля. Я лежу на чем-то вроде гинекологического кресла, поднятого до уровня талии. Мои ноги закреплены металлическими скобами.

Теперь я понимаю, что мои руки крепко связаны под подголовником веревкой. Она царапает и обжигает мне запястья. Рот заткнут красной тряпкой. Поле моего зрения ограничено несколькими дюймами – именно настолько я могу приподнять и повернуть голову. Чувствую себя совершенно беспомощной, однако не паникую. Мой разум ясен, как никогда, он гудит от адреналина и свободен от любых эмоций. Сопротивление бесполезно, решаю я. Сопротивление лишь все испортит.

Три женщины – те самые увиденные мною фигуры – порхают вокруг, словно птицы. На головах у них яйцевидной формы капюшоны из черного шифона, прорезанные кривой линией ниже кончика носа. Отверстия для глаз размером с серебряный доллар. Одеты женщины в черные болеро, под которыми видны черные бюстгальтеры, или скорее черная кожаная упряжь, которая оставляет грудь открытой.

Одна из женщин достает ножницы и одним плавным движением разрезает на мне платье от горловины до края подола. Я ощущаю холодное прикосновение стали, как будто по мне от шеи и до живота пробежала струйка ледяной воды. Разрезанное платье падает на пол, словно занавес чародея. Моя розовая кожа покраснела от духоты. Еще один взмах ножниц – и мои трусы разрезаны на бедрах. Я отчаянно извиваюсь, я не хочу быть голой у всех на виду. Первая женщина отступает назад. Ее место занимают две другие, как будто вся эта сцена с моим участием заранее отрепетирована. Одна наносит мне на соски краску, вернее, красит их губной помадой, которую затем втирает мне в кожу. Теперь соски ярко-алые, чем-то напоминают осенние дубы, пламенеющие на фоне серебристо-голубого неба во время моих вечерних прогулок по парку.

Другая пользуется металлической щеткой, какой чистят собак, чтобы причесать тугие локоны у меня между ног. Тонкие металлические стержни царапают мне кожу. Кровь приливает к голове, перед глазами все плывет. Три женщины встали вокруг меня – две по бокам, одна впереди, – закрыв лица огромными веерами из павлиньих перьев. Одна за другой, они по очереди опускают веера, проводят ими по моему телу и поднимают снова.