Пигмалион и Галатея

С этого времени прекрасный пол, которым Пигмалион так пренебрегал, начал мстить за себя. Ни один юноша, влюбленный в реальную земную девушку, не страдал, как он. Он целовал эти манящие губы, но они не могли ему отвечать; он заключал ее в объятия, но она оставалась холодной и неподвижной. Иногда он пытался поступать с ней так же, как дети поступают со своими игрушками. Он одевал ее в богатые одежды, проверяя, как на ней смотрятся наряды скромных или, наоборот, ярких расцветок, и представляя себе, какое удовольствие она от них получает. Он приносил ей дары, которые приносят живым девушкам: маленьких птичек, веселые цветы и сверкающие слезы янтаря, которые роняли сестры Фаэтона, а потом ему начинало казаться, что она его благодарит. На ночь он переносил ее в постель и закутывал со всех сторон, чтобы ей было тепло и мягко – так поступают со своими куклами маленькие дети. Но он не был ребенком и не мог играть в такие игры вечно. В конце концов Пигмалион сдался. Да, он полюбил безжизненную статую и был крайне несчастлив от этого.

Эта удивительная страсть не могла долго оставаться скрытой от богини любви. Венера заинтересовалась этим доселе неведомым ей феноменом – новой разновидностью возлюбленного, и решила помочь Пигмалиону, который был истинно и страстно влюблен и в то же время предавался чудачествам.

Торжества в день Венеры, естественно, устраивались на Кипре, острове, на котором она впервые появилась, рожденная из морской пены. В жертву ей приносились снежно-белые телки с позолоченными рогами; небесный аромат благовоний, поднимающийся от алтарей Венеры, распространялся по всему острову; толпы паломников заполняли ее храмы, и среди этих паломников можно было встретить не одного несчастного влюбленного, пришедшего с дарами и молящегося о том, чтобы та, в которую он влюблен, оказалась милостива к нему. Среди этих несчастных влюбленных был, конечно, Пигмалион. Он осмелился просить богиню всего лишь о том, чтобы она помогла ему сыскать девушку, похожую на его статую, но Венера хорошо знала его истинное желание, и в знак того, что его молитва принята благосклонно, пламя на алтаре, перед которым он стоял, трижды разгоралось и затухало.

Весьма озадаченный этим предзнаменованием, Пигмалион отправился к своему дому, к своей любви, статуе, которую он создал и которой отдал свое сердце. Она по-прежнему возвышалась на своем пьедестале, потрясающе прекрасная! Он погладил ее, а потом отошел на несколько шагов назад. Был ли это самообман или она действительно была теплой, когда он касался ее? Он поцеловал ее в губы. Это был долгий и томительный поцелуй, и вдруг он почувствовал, что ее губы становятся мягче. Он дотронулся до ее рук, ее плеч; они уже не были больше такими твердыми. Они напоминали воск, растапливаемый солнцем. Он взял ее за запястье; там пульсировала кровь. «Это сделала Венера», – подумалось ему. И с несказанной радостью и признательностью богине он заключил в объятия свою любимую и смотрел, как она улыбается, глядя прямо ему в глаза, и медленно покрывается нежным румянцем.

Венера сама почтила их свадьбу своим присутствием. А о последующих событиях мы не знаем ничего, кроме того, что Пигмалион назвал девушку Галатеей, а их сын, Пафос, дал имя любимому городу Венеры.

Единственный источник этого мифа – поэма Овидия. Поэма очень хорошо отражает любовь Овидия к деталям и искусный способ их использования, с помощью которого он делает волшебную сказку более реалистичной. Имена богов – римские.

Среди фригийских холмов когда-то росли два дерева, на которые и местные жители, и те, кто обитал вдали от этих мест, указывали как на чудо. Это неудивительно, потому что одним из них был дуб, а другим – липа, но оба они росли из одного ствола. История о том, почему это произошло, представляет собой доказательство безмерной силы богов, а также показывает, какими способами они вознаграждают смиренных и богобоязненных.

Иногда, когда Юпитеру надоедало вкушать амброзию и попивать нектар на Олимпе и он даже несколько уставал слушать лиру Аполлона и созерцать греческие танцы, он спускался на землю, переодетый простым смертным, и отправлялся на поиски приключений. Его излюбленным спутником в таких прогулках был Меркурий, наиболее предприимчивый из всех богов, самый хитроумный и самый сообразительный. На этот раз Юпитер решил проверить, насколько гостеприимны жители Фригии. Конечно, соблюдение законов гостеприимства представляло для него особую важность, поскольку все странники, искавшие крова на чужой стороне, находились под его особым покровительством.

Оба бога соответственно приняли вид бедных странников и пошли по фригийской земле, стучась на своем пути в каждую убогую хижину или богатый дом и прося о пище и крове. Но никто не впускал их; каждый раз им грубо отказывали и захлопывали перед ними дверь. Они сделали более сотни попыток, но везде находили один и тот же прием. Наконец они зашли в маленькую лачугу, на вид гораздо беднее всех тех, которые они видели до сих пор, и с крышей из тростника. Однако, когда они постучали в этот раз, дверь перед ними широко распахнулась и любезный голос попросил их войти. Чтобы войти в низкую дверь, они должны были наклониться, но внутри они оказались в уютной и очень чистой комнатке, где добродушный старик хозяин и его жена приветствовали их самым дружеским образом и тотчас же засуетились, пытаясь разместить гостей получше.

Придвинув к огню широкую скамью, хозяин предложил им растянуться и хорошенько отдохнуть на ней, а хозяйка набросила на нее мягкое покрывало. Она объяснила гостям, что ее зовут Бавкида, а ее мужа – Филемон. Они живут в этой лачуге в течение всей своей супружеской жизни и всегда чувствовали себя счастливыми. «Мы – бедняки, – говорила она, – но бедность не так уж и страшна, если у тебя есть желание справляться с ней, да и смирение – тоже неплохая вещь». Разговаривая с гостями, она все время что-то для них делала. Бавкида вздула угли, лежавшие под слоем золы в темном очаге, и запылал веселый огонь, повесила над огнем небольшой котелок с водой, и к тому моменту, когда она закипела, как раз вернулся ее муж, принесший из огорода кочан капусты. Он немедленно был отправлен в котелок вместе с куском окорока, висевшим на одной из потолочных балок. Пока ужин варился, хозяйка своими трясущимися руками ставила стол. Он хромал на одну ножку, и она подложила под нее черепок от глиняного блюда. На стол она поставила оливки, редиску и несколько яиц, которые запекла в золе. Ужин к этому времени уже сварился, и хозяин приставил к столу два расшатанных ложа и пригласил своих гостей прилечь и приступать к трапезе.

Между тем он принес им по буковому кубку и чашу для смешивания вина, в которой действительно плескалось какое-то вино, сильно разбавленное водой и по вкусу напоминающее уксус. Филемон, однако, был совершенно горд и счастлив оттого, что мог подать на стол подобную роскошь, и сразу же наполнял кубки гостей, как только они пустели. Старики были настолько упоены успехом своего гостеприимства, что одну странность, случившуюся за столом, упустили из виду. Чаша для смешивания вина все время оставалась полной. Не важно, сколько кубков вина уже было налито из нее, уровень вина оставался тем же – чаша была полна до краев. Когда же они заметили и оценили это чудо, они тотчас же в ужасе переглянулись и, опустив глаза, принялись молча молиться. Потом, запинаясь и дрожа от страха, они смиренно попросили гостей простить их за то, что угостили таким скромным ужином. «У нас еще есть гусь, – заявил хозяин, – которого мы должны были бы предложить вашим милостям. Подождите, и он будет тотчас же готов». Однако поймать гуся было выше их сил. Они пытались это сделать, пока совсем не выбились из сил, а Юпитер и Меркурий наблюдали за ними с немалым удовольствием.