Сомнения Д.Г. Хрусталева оправданны, но думается, что оснований состояние источников дает все-таки несколько больше для гносеологического оптимизма. Во-первых, путаница в русских именах – явление для иноязычных источников весьма обычное. Поэтому искажения в имени «псковского князя» можно считать типичными помехами при передаче информации. Во-вторых, «дар», конечно, мог быть домыслен западными хронистами и клириками. Примеров таких история знает немало. Например, известный Константинов дар, разоблаченный Лоренцо Валлой в XV в. Для мировоззрения средневекового католического духовенства был характерен легистический подход, при котором для обретения права на новые земли и властные полномочия, неплохо было бы заручиться каким-нибудь подходящим документом: дарственной, пожалованием или купчей грамотой. Однако в данном конкретном случае присутствие наследника псковского князя в составе отряда уже само по себе легитимизировало поход. Князь при этом мог не открывать рта и не писать никаких бумаг. Само его участие было значимым. Более того, не имели значения и серьезность прав Ярослава-Гепольда на псковский престол, поскольку пожалование его в любом случае было чистой декорацией. Силовое обеспечение этого «пожалования» должны были обеспечить братья-рыцари и вооруженные отряды дерптского епископа.

Князь остался ни с чем. Однако ситуация в самом Пскове поменялась. Было понятно, что город вполне мог быть взят. В этот раз у немцев не получилось, но они могут попробовать еще. Меж тем силы псковичей за последние несколько лет были сильно подточены военными неудачами. От Новгорода помощи ни разу не последовало. К сложившейся ситуации необходимо было приспособиться. Один из весьма древних тактических приемов в такой ситуации предполагает вступление в дружеские отношения с потенциальным агрессором. Далеко не всегда это дает результат (вспомним приглашение на царство польского королевича Владислава или пакт Молотова – Риббентропа). Однако известно, что худой мир лучше доброй ссоры – псковичи в очередной раз решили установить с немцами дружеские отношения. В Новгороде это расценили как предательство, «перевет»: «Бяху бо переветъ держаче с Немци пльсковичи, и подъвели ихъ Твердило Иванковичь съ инеми, и самъ поча владети Пльсковомь с Немци»[159]. Само по себе утверждение в Пскове пронемецкой партии во главе с Твердилой Иванковичем, возможно, было бы и не страшно. Но псковичи стали проводить агрессивную политику в отношении Новгорода: грабили новгородские угодья и преследуя проновгородски настроенных сограждан. Причем, преследование, очевидно, было весьма жестоким: некоторые горожане вынуждены были спасаться бегством с женами и детьми. Новгородский пригород превратился во врага.

Положение стало весьма опасным. Поэтому уже в следующем 1241 г. Александр возвращается. Его возвращение отмечено летописцем традиционным упоминание о том, что новгородцы «ради быша». И радость их была вполне закономерна. Александр вновь проявляет себя решительным полководцем. Сразу после возвращения князь собирает новгородцев, ладожан, карелов и ижорцев и берет город Копорье, в котором немцы незадолго до того обустроили крепость, приводит пленных. Интересно, что некоторых пленных немцев он, как сказано, «пусти по своеи воли», а вот с водью и чудью поступил крутенько. Повесил как изменников, хотя вина их была, собственно, в том, что они за год до того были завоеваны немцами и оказались их данниками. Однако, судя по всему, Александр считал себя князем не только русского населения новгородских земель. Финское и балтское население этих земель, с его точки зрения, должно было служить ему верой и правдой. Финно-угорские отряды принимали участие во всех военных операциях, которые проводил Александр. Справедливости ради следует отметить, что самой копорской чуди и води, скорее всего, было без разницы, на каком языке с ними общается сборщик дани: на немецком или на русском. Поэтому собственной мотивации сильно противиться немецкой колонизации у них не было. Но Александр такими вот крутыми мерами стремился привить им прочное понимание того, кто есть их настоящий повелитель.

Следующий, 1242 г. отмечен битвой, «канонизированной» в отечественной культуре едва ли менее Невской. Ледовое побоище – сражение между русским войском, представленным новгородским и суздальскими полками, с одной стороны, и войском немецким, костяк которого составляли рыцари Ливонского ордена, – с другой. Помимо сил Ливонского ордена (представлявшего на тот момент филиал, ландмайстерство Тевтонского ордена в Прибалтике) с «немецкой» стороны в битве участвовал отряд дорпатского (то есть Дерптского) епископа Германа фон Бекесховедена и отряды «чуди», то есть представителей местных финно-угорских племен.

Научных и околонаучных споров Ледовое побоище вызывает меньше, чем Невская битва, поскольку информация о нем содержится не только в русских, но и в зарубежных источниках. Три основных источника: Новгородская первая летопись, «Житие Александра Невского» и Старшая ливонская рифмованная хроника одинаково изображают последовательность событий и тактический рисунок битвы.

В целом летопись рисует нам события, приведшие к битве, следующим образом: «В лето 6750 [1242]. Поиде князь Олександръ с новгородци и с братомь Андреемь и с низовци на Чюдьскую землю на Немци и зая вси пути и до Пльскова; и изгони князь Пльсковъ, изъима Немци и Чюдь, и сковавъ поточи в Новъгородъ, а самъ поиде на Чюдь. И яко быша на земли, пусти полкъ всь в зажития; а Домашь Твердиславичь и Кербетъ быша в розгоне, и усретоша я Немци и Чюдь у моста, и бишася ту; и убиша ту Домаша, брата посаднича, мужа честна, и инехъ с нимь избиша, а инехъ руками изъимаша, а инии къ князю прибегоша в полкъ, князь же въспятися на озеро, Немци же и Чюдь поидоша по нихъ. Узревъ же князь Олександръ и новгородци, поставиша полкъ на Чюдьскомь озере, на Узмени, у Воронея камени; и наехаша на полкъ Немци и Чюдь и прошибошася свиньею сквозе полкъ, и бысть сеча ту велика Немцемь и Чюди. Богъ же и святая Софья и святою мученику Бориса и Глеба, еюже ради новгородци кровь свою прольяша, техъ святыхъ великыми молитвами пособи богъ князю Александру; а Немци ту падоша, а Чюдь даша плеща; и, гоняче, биша ихъ на 7-ми верстъ по леду до Суболичьскаго берега; и паде Чюди бещисла, а Немець 400, а 50 руками яша и приведоша в Новъгородъ. А бишася месяца априля въ, на память святого мученика Клавдия, на похвалу святыя Богородица, в суботу»[160].

«Житие» князя рисует события так: «Он же въскору градъ Псковъ изгна и немець изсуче, а инух повяза и град свободи от безбожных немецъ, а землю их повоева и пожже и полона взя бес числа, а овух иссече. Они же, гордии, совокупишася и рекоша: «Поидемъ и побудим Александра и имемъ его рукама. Егда же приближишяся, и очютиша я стражие. Князь же Александръ оплъчися, и поидоша противу себе, и покриша озеро Чюдьское обои от множества вои. Отець же его Ярославъ прислалъ бе ему брата меньшаго Андрея на помощь въ множестве дружине. Тако же и у князя Александра множество храбрых, яко же древле у Давыда царя силнии, крепции. Тако и мужи Александровы исполнишася духом ратнымъ, бяху бо сердца их, акы сердца лвомъ, и решя: „О княже нашь честный! Ныне приспе время нам положити главы своя за тя“. Князь же Александръ воздевъ руце на небо и рече: „Суди ми, Боже, и разсуди прю мою от языка непреподобна, и помози ми, Господи, яко же древле Моисию на Амалика и прадеду нашему Ярославу на окааннаго Святополка“. (Когда же приблизились немцы, то проведали о них стражи. Князь же Александр приготовился к бою, и пошли они друг против друга, и покрылось озеро Чудское множеством тех и других воинов. Отец же Александра Ярослав прислал ему на помощь младшего брата Андрея с большою дружиною. И у князя Александра тоже было много храбрых воинов, как в древности у Давида-царя, сильных и крепких. Так и мужи Александра исполнились духа ратного, ведь были сердца их как сердца львов, и воскликнули: „О княже наш славный! Ныне пришло нам время положить головы свои за тебя“. Князь же Александр воздел руки к небу и сказал: „Суди меня, Боже, рассуди распрю мою с народом неправедным и помоги мне, Господи, как в древности помог Моисею одолеть Амалика и прадеду нашему Ярославу окаянного Святополка“.)