Кажется, после такого набора фактов сомнений больше не должно остаться. Однако к этим сведениям тоже необходимо относиться с определенной осторожностью. Насколько слова местных рыбаков, которые, очевидно, в 30-х гг. XX в. в той или иной степени были осведомлены о причинах интереса ученых к их рассказам, можно считать фиксацией действительного положения дел? Ради красного словца они могли показать заезжим ученым все, что угодно: не только множество Вороньих камней, но и прямого потомка коня Александра Невского собственной персоной. Да и сам И.Н. Ларионов, местный краевед, принимая в гостях академика, вполне мог из лучших чувств снабдить именитого гостя той информацией, которую тому приятно было слышать. Тихомиров склонялся к версии о том, что битва состоялась у Чудской Рудницы – и И.Н. Ларионов нашел ему не один, а целых три Вороньих Камня в непосредственной близости: валун на горе, взорванный валун на острове и «оставшийся в живых» валун к югу от Чудской Рудницы. Такое их обилие должно было взывать у М.Н. Тихомирова определенные подозрения: если Вороний Камень был приметным ориентиром, их не могло быть много. Но поскольку все рассказанное хорошо укладывалось в концепцию, обилие Вороньих камней на единицу площади академика не смутило. Он подытожил: «Показания И.Н. Ларионова, как видим, имеют большой интерес. На словах он добавлял, что остатки оружия выбрасывало на берег Теплого озера после бури. Это еще раз ведет нас к Теплому озеру и „узмени“, самому узкому месту в Теплом озере»[169].

Как видим, академик М.Н. Тихомиров собрал немало интересных доводов. Однако не все они могут быть приняты безоговорочно. Во-первых, «показания местных жителей» – источник в данном случае крайне ненадежный, поскольку сложно допустить наличие у них «не замутненного» образовательной системой сознания. Они, конечно, не могли не знать про Ледовое побоище. Значит, такое обилие Вороньих Камней в месте, понравившемся академику, – дело не случайное. Во-вторых, металл не может быть выброшен штормом на берег – такое движение шло бы в разрез с законами физики. Прибой может обнажить металл, сохранившийся в толще осадочных пород на берегу, но никак не может поднять древний меч, кольчугу или копье со дна. В-третьих, до противоположного берега по кратчайшей – менее 7 километров. А если учесть, что в древности уровень воды был ниже, то 7 верст никак не получается.

Автор этих строк склоняется к версии, согласно которой битва состоялась все-таки у Вороньего острова. Решающим фактором можно считать слова летописи о том, что после победы русские войска гнали немецких рыцарей семь верст до берега. Именно такое расстояние и отделяет остров от западного, немецкого («Суболического», согласно тексту летописи) берега озера. Если предположить, что битва имела место у западного берега, то пришлось бы с необходимостью предположить, что рыцари после поражения побежали не прямиком домой, а решили зачем-то совершить восьмикилометровый кросс вдоль берега, прежде чем выбраться на сушу. Такое можно было бы предположить, если бы берег был бы скалистым и недоступным для выхода. Но, как было сказано, Чудское озеро со всех сторон окружено равнинными берегами. Многие берега заболочены, но в холодное время года, когда земля скована льдом и снегом, выбрать место для высадки не так сложно. Бежать вдоль берега никакого смысла не было. Впрочем, и версия академика Тихомирова тоже имеет право на жизнь.

Итак, общая канва событий в «традиционном» изложении выглядит так: новгородцы под командованием Александра совместно с отрядом «низовцев» (то есть суздальцев), возглавляемых братом Александра Андреем, «изгоном», неожиданно берут захваченный немцами Псков, а затем вторгаются в земли чуди. Понимая, что своими силами ему не справиться, епископ Дорпатский обращается за помощью к рыцарям Ливонского ордена. Магистр немедленно откликнулся и привел с собой «многих отважных героев, смелых и отборных»[170].

Передовой отряд новгородцев под командованием Домаша Твердиславича и Кербета «быша в разгоне» и случайно столкнулся с немецким отрядом. Произошла битва, в которой русский отряд был разбит, а Домаш Твердиславич, «муж честен», брат новгородского посадника, погиб. Остатки отряда «къ князю прибегоша в полкъ». И князь «въспятися», то есть отступил на лед Чудского озера, где и произошла битва.

Если разобрать последовательность событий подробнее, картина рисуется в целом логичная и понятная. Вернувшийся в Новгород князь сразу приступает к решительным действиям. Быть может, для того, чтобы показать новгородцам, что они точно не прогадали, решившись пойти на примирение. Стремительность – главный козырь молодого полководца. Так же быстро и решительно действовал Александр и в противостоянии со шведами. Немцы, очевидно, не ждали ничего худого, поскольку думали, что князя в городе нет. Эффект неожиданности необходимо было использовать. Поэтому нападение на Псков стало первым мероприятием, проведенным князем по возвращении на новгородский стол. Стремительность возымела действие: город был взят. В этой операции Александр действовал хотя и быстро, но обдуманно. Прежде чем идти непосредственно на город, он перекрыл все пути, по которым немецкому гарнизону Пскова могла быть оказана помощь. Важно было, чтобы немецкие отряды, если они будут посланы, не успели достичь города до окончания штурма. После его окончания, когда Псков был уже возвращен под власть русского князя, нападение немцев было бы уже не так опасно: разбить штурмующие войска гораздо проще, чем те, которые заняли оборону за городскими стенами.

Итак, Псков был взят. Как уже не раз говорилось, война рассматривалась средневековым человеком как мероприятие, которое в идеале должно приносить прибыль. Поэтому после удачного взятия города войска решили развить успех. Александр повел войска на эстонские территории. По прибытии на место войска были отпущены «всь в зажития». Выражение это встречается в Новгородской летописи не только при описании событий, приведших к Ледовому побоищу. В 1216 г. «в зажитье» пускал свое новгородское войско князь Мстислав Мстиславич: «Мьстиславъ же поиде Серегеремъ, и въниде въ свою волость, и рече новгородьцемъ: „идете въ зажития, толико головъ не емлете“. Идоша, исполнишася кърма, и сами и кони». Напутственные слова князя весьма недвусмысленно показывают характер этого действа. Понятно, что, пуская войска поживиться на собственных территориях, князь «позаботился» о населении – попросил новгородцев отбирать имущество, не рубя при этом голов. Очевидно, на вражеской территории можно было такими «нежностями» себя не стеснять.

Дерптский епископ, и без того расстроенный утратой Пскова, не мог позволить вражескому войску беспрепятственно кормиться среди подвластной ему чуди. Были высланы войска. Понятно, что князь Александр не рассчитывал на безмятежное времяпрепровождение на вражеской территории. Поэтому часть войска, не занятая пополнением припасов за счет местного населения (или, попросту говоря, грабежом) была послана в разведку. «Батальон разведки» возглавляли видные новгородцы: Домашь Твердиславичь и Кербет. Это подразделение, судя по выполняемым им функциям, было небольшим. Однако, столкнувшись с неприятелем, вступило с ним в схватку. Схватка кончилась поражением русского отряда и убийством Домаша Твердиславича, брата посадника, «мужа честна». Помимо Домаша погибли и другие бойцы. Но не все. Часть из них смогла уйти от расправы, добежать до князя Александра и предупредить его об опасности. Описанное столкновение, по словам летописца, произошло у некого моста. Считается, что под этим словом летописец понимал не просто инженерное сооружение для преодоления водных преград, а населенный пункт, существующий и по сей день. Поселок Моосте, расположенные в эстонском уезде Пылвамаа. Поэтому узьмень, которую издатель Новгородской первой летописи написал с прописной буквы, возможно, следует писать со строчной. А вот пассаж про боестолкновение у моста, наоборот, с большой: «у Моста».