Андреа Гритти обещал Османам вечный мир, впрочем, прекрасно понимая, что воевать просто не сможет. Но и турки воевать с Великолепной Синьорой тоже не желали, они с большим удовольствием получали оттуда зеркала, ткани, ковры, разные красивые безделушки, в том числе изделия из цветного стекла.

Ибрагим был готов развивать торговые отношения с Венецией особенно активно. Нового визиря, как и нового дожа, вполне устраивал мир между странами и взаимовыгодная торговля. К тому же венецианцы умели благодарить тех, от кого что-то зависело. Однажды они преподнесли Ибрагиму перстень стоимостью в 4000 дукатов при годовом доходе дожа в 1800 дукатов, а простого венецианского чиновника в 100 дукатов.

Ибрагим, видно, умел использовать свое положение не во вред себе самому, ну и Турции тоже. Бедестан наводнили товары из Венеции, а по Мраморному морю, так незаметно переходящему в Средиземное, снова засновали венецианские корабли, тем более рыцари-пираты больше не мешали. Оставалось привести в чувство своих собственных, но это было еще впереди. Во всяком случае, венецианские корабли даже турецкие пираты старались не тратить. Вот как выгодно дарить дорогие подарки визирю!

Но к чести Ибрагима, он с головой погрузился в работу, которая требовала не только много времени, но и частого присутствия в самых разных местах и регионах. Голова Ибрагима теперь постоянно была занята делами империи, ему оказалось не до душевных страданий. Но это не мешало ему мечтать о реванше и унижении Хуррем.

Сама же Хуррем искала, чем еще отвлечь опасного противника, чтобы тот больше ничего не замышлял против нее самой.

Искала и ведь нашла!

В гареме очень мало развлечений, ну сколько можно сплетничать, слушать птичек, разглядывать рыбок в бассейнах или прудах, просто прогуливаться по дорожкам сада? Еще был хамам, очень редкие поездки в каретах и иногда цирковые представления.

Когда султан или валиде вдруг решали порадовать обитательниц гарема каким-то представлением, это выливалось в настоящий праздник. Казалось, чем можно удивить тех, кто наряжается ежедневно? Но наложницы умудрялись и тут поразить друг дружку. Один наряд лучше другого, ярче, богаче, заметней. На представление собирались задолго до его начала, это время требовалось, чтобы обсудить и взаимно осудить вкусы, умение подобрать украшения, их богатство и блеск, решить, кому уже пора переселяться в Старый летний дворец, а кто еще может привлечь внимание.

Валиде нарочно оставляла время для таких разговоров, иначе и представление смотреть не будут, отвлекаясь на чужие наряды. В гареме не принято говорить громко, девушки словно шелестели, шепотком обмениваясь фразами и кивками – осуждением.

Сегодня предстояло выступление труппы, в которой есть мужчины, поэтому большинство девушек прикрыли лица. Вряд ли у воздушных гимнастов, делающих одно за другим сальто, была возможность хотя бы просто скосить глаза на обитательниц гарема, но понимание того, что рядом чужой мужчина, заставляло женщин прятать лица.

Хуррем исподтишка оглядывала собравшихся. Все-таки даже у закрытого лица есть свои преимущества. Накинутая на голову вуаль позволяла осторожно наблюдать, не выдавая себя.

За три года она привыкла быть одна, смеялась, старалась выглядеть и быть веселой, словно смех и улыбка защищали от дурного глаза, от чужой нелюбви и даже ненависти. Может, так и было?

По положению, имея троих детей от султана и будучи кадиной, она должна быть рядом с Гульфем, однако не стремилась к этим женщинам, понимая, что те постараются продемонстрировать, что она ниже по положению.

У кресла султана на ступеньке лежала большая подушка, все делали вид, что не знают, для кого она. Раньше это место предназначалось матери наследника баш-кадине, но в последние месяцы подушки на месте не оказывалось, а вошедший султан демонстративно кивал Хуррем, и кизляр-ага быстро приносил на что сесть Хасеки. Сегодня подушка лежала, но ни Махидевран, ни Хуррем не решались занять место. Все ждали султана.

Первым пришел Ибрагим. И вдруг… нет, Хуррем была готова поклясться, что ей не почудилось. Глаза Хатидже Султан явно блеснули радостью при взгляде на нового визиря! Хуррем осторожно скосила глаза на сестру султана еще раз. Нет, не показалось, Хатидже действительно чуть смущенно потупилась, когда взгляд Ибрагима скользнул по ней.

Хатидже Султан сидела не в накинутой на голову вуали, а закрыв только нижнюю часть лица, глаза оставались на виду.

Размышлять долго не пришлось, вошел Повелитель, оглядел зал, нашел взглядом саму Хуррем и сделал ей знак, чтобы подошла. Женщина выполнила, склонившись перед Сулейманом. Тот так же молча показал на подушку у своего кресла. Хуррем почувствовала, как полоснул по ней взгляд Махидевран. Было от чего, ее, мать наследника, лишали законного места, и кто – рабыня!

Зато Гульфем поглядывала на баш-кадину почти злорадно. Тоже было от чего, давно ли ее саму вот так же вытеснила отовсюду – из постели Сулеймана, а потом с этой подушки сама Махидевран? Фюлане, родившая самого первого сына Махмуда еще в Кафе, ни на что претендовать не могла, ее век оказался совсем коротким. Но в Манисе Гульфем и Махидевран сцепились не на шутку. Когда хитрой и умной Махидевран удалось оттеснить соперницу и все же занять заветное место на подушке и в сердце Сулеймана, никто не сомневался, что она никому его не уступит. И вот тебе!..

Но Хуррем так привыкла к ненависти баш-кадины, что почти не обращала на нее внимания, ее занимало другое.

Началось представление. Акробаты, вернее, акробатки, выбежавшие на середину зала, принялись выделывать такие трюки, что казалось, у них вовсе нет костей, зато руки и ноги, как у сильных мужчин. Под музыку старшие подбрасывали и гнули младших, словно те были куклами, а не живыми девочками.

Хуррем почувствовала даже зависть, ведь сама была снова круглой, как шарик.

Уже со своего места, с подушки у ног султана, она снова пригляделась к Хатидже Султан. Нет, не показалось, сестра Сулеймана явно благоволила к греку, она то и дело косила в его сторону взглядом, поймав ответный взгляд, почти вспыхивала, быстро отворачивалась, но почти сразу поворачивалась снова.

Для себя Хуррем уже решила, что будет делать. Хатидже понравился Ибрагим, сестричка Повелителя просто влюбилась. Ей давно пора замуж, извелась вся, а за кого? Просто паша не устроит, а у тех, кто постарше, есть гаремы.

У Османов не один закон, регулирующий жизнь султанской семьи, законов много. Есть такой, что запрещает мужьям султанских жен иметь гаремы. Верно, это оскорбление для сестры Повелителя – делить мужа с другой и быть одной из жен, пусть даже первой.

В тот же день Хуррем осторожно завела разговор о том, что Хатидже замуж давно пора.

– Знаю, – нахмурился Сулейман, – только за кого ее выдашь?

– За того, кто ей самой нравится.

– Кто это ей нравится? – У Сулеймана даже дрему как рукой сняло.

Хуррем тихонько рассмеялась: