Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В Таганроге, — сказала мама.
— Извините, но все-таки в Бердичеве, — осторожно сказал Ян Яныч.
— В Таганроге. Я работник издательства и кое-что понимаю в литературе.
Я высунул голову и через две открытых двери увидел, как Ян Яныч наклонил голову.
— Из уважения к вам, Екатерина Максимовна, я готов сделать поправку в биографии предка. Но… все-таки в Бердичеве. А в Таганроге он просто жил одно время…
— Мама, правда, в Бердичеве, — сказал я, потому что в пятом классе писал сочинение про книжку Конрада «Зеркало морей».
— Не смей подслушивать! — излишне горячо возмутилась мама. А папа отозвался непонятным тоном:
— Бердичев известный город. Там родился, кстати, Глеб Яковлевич Садовский, мой соавтор…
— Да. Фильм «Вороньи перья»…
— О! — папа будто стал повыше ростом. — Вы смотрели?
— Естественно. И читал рецензию в «Новом экране»…
— Для владельца кафе вы весьма эрудированны, — с ехидцей заметила мама. Видимо, в отместку за Бердичев. — Кстати, откуда вы знаете, как меня зовут? Это наш отпрыск выложил семейные данные?
Ян Яныч улыбнулся опять:
— Мое кафе раньше называлось «На острие иглы». А острие иглы — место, обладающее удивительными свойствами. Там скапливается масса всякой информации. Узнать, как зовут людей, к которым собрался в гости — дело двух секунд. А отпрыск ваш ни при чем… Хотя именно из-за него я обеспокоил вас визитом.
— В таком случае проходите, — вдруг решила мама. — Гостей не держат на пороге… Нет-нет, не разувайтесь, у нас это не принято…
Все прошли в большую комнату (Лерка скользнула туда же). Я с досадой вытянул шею — теперь ничего не было видно.
— Клим, иди сюда! — велела мама. — Нечего прятаться, если речь идет о твоих прегрешениях.
Я заправил рубашку, поддернул носки, пригладил волосы. И… опять растрепал себя. Чтобы видели во мне пострадавшего узника. Встал у косяка в большой комнате, скрестил руки. Все теперь сидели на стульях. Кружком. (Лерка притихла за маминым стулом.)
Ян Яныч коротко глянул на меня.
— У Клима нет прегрешений. Скорее уж у меня… Мое заведение — в соседнем дворе. «Подозрительное» кафе «Арцеуловъ». С твердым знаком после «вэ».
— Влияние современной моды, не так ли? — заметила мама. А папа помолчал и сказал (опять со взъерошенностью, но потише):
— Ну и… что из этого следует?
— Из твердого знака? — Ян Яныч опять улыбнулся.
— Из всей ситуации…
— Объясняю… Сегодня совершенно случайно, вместе со своим приятелем, которого я знаю давно (он иногда помогает мне по хозяйству) ваш сын заглянул ко мне в «Арцеулов»…
— С «твердым знаком»… — заметил папа.
— Именно!.. Это ведь не просто заведение общепита, а своего рода клуб. В основном для водителей нестандартных маршрутов, летчиков местных линий, речников и… всяких творческих личностей…
Я побоялся, что папа скажет «Представляю себе…», но он молчал.
— Для пущей экзотичности там под потолком самолет старинного вида, а среди столов бродит обиженный на жизнь мальчишка-робот японского происхождения… Кстати, он сейчас просился со мной, но я решил, что это было бы слишком экстравагантно… В общем, там есть на что посмотреть, и естественно, что Клим проявил некоторое любопытство. Тем более, что нашлись и общие темы для разговора. Например, история старого кукольного театра, о котором в Тюмени уже не помнят… Я показал ребятам комнату моего старого друга на втором этаже, фотографии, рисунки, старые часы. И… не думал, что это может быть расценено, как криминал. Хотя сейчас отдаю себе отчет, что у вас могли возникнуть опасения. В самом деле: что за «Арцеулов», кто такой Коженёвский?.. Поручителей за мою порядочность так сразу не найдешь. Может быть, общие знакомые по университету? Но вы, Аркадий Григорьевич, кончали филфак, а я философский…
— Вот как! — сказала мама. — А не будет ли нескромным… Ян Янович… мой вопрос? Почему вы, обладая вузовским дипломом, выбрали… совсем иную специальность?
— Вопрос логичный… — Ян Яныч светски наклонил голову и опять мельком взглянул на меня. — Но я, по правде говоря, не выбирал. Выбрала судьба. У меня был хороший товарищ, с которым я одно время набирался… философского опыта на Кавказе. Так получилось. Вернулись мы сюда вдвоем, но он, к сожалению, скоро уехал из страны. В теплые края, лечиться. Понимаете, на Кавказе мы были не в курортных зонах… И завещал мне товарищ это самое кафе. А ему оно досталось от дядюшки. В общем, запутанный сюжет. Я решил следовать этому сюжету. Тем более, что на втором этаже обитал мой давний учитель, Леонид Васильевич… Я понимал уже, что философией можно заниматься где угодно: за прилавком бара, в кабине самосвала, в бочке Диогена, в стрелковой ячейке… Даже в камере, куда должны принести чашу с цикутой…
— Последний вариант особенно экзотичен, — серьезно сказал папа.
— Да… И убедился, что все эти варианты дают запас материала для диссертаций не меньше, чем аспирантура. При желании, конечно…
— Прямо скажем, тема для сценария, — заметил папа.
— Да… — опять кивнул Ян Яныч. — Кстати о сценариях… и о тех¸ кто мог бы засвидетельствовать мою лояльность к законам и нравственности… Мое кафе названо не в честь знаменитого летчика, а в память о моем старом друге Леониде Васильевиче Арцеулове, старожиле Турени, известном авиамоделисте. Вам Аркадий Григорьевич, ничего не говорит это имя?
— Увы…
— Но вы учились у Всеволода Сергеевича Глущенко, автора известных книг. Он никогда не рассказывал вам и другим студентам истории из своего детства? Знаю, что многие писатели склонны к этому…
— М-м… Кое-что рассказывал. Например, о своих первых стихотворных опытах, о путешествиях с друзьями на хлипкой плоскодонке с парусом…
— Во-от! Экипаж плоскодонки состоял из трех мальчишек и девочки. Кстати, моей будущей двоюродной тетушки. А младший из трех мальчишек — Леонид Васильевич Арцеулов, по-тогдашнему — Лёнчик… Был самый молодой, а вот случилось, что друзья живы, а его уже нет…
Я сунулся к собеседникам:
— Значит, Всеволод Глущенко — это Лодька?
— Он самый, Клим… И если бы Леонид Васильич был жив, он позвонил бы своему другу Лодьке и попросил: поручись за добропорядочность Яна Коженёвского перед папой и мамой Клима Ермилкина…
Папа выпрямился на стуле. Сказал с некоторой важностью:
— Это было бы излишне. Сказано и без того достаточно… Однако, Ян Янович, вы понимаете, что до сей поры у нас были основания для некоторых опасений…
— В наш кошмарный век… — добавила мама.
— Еще бы не понимать, — выдохнул Ян Яныч и потер впалые щеки. — Ну… я рад, что мы поняли друг друга. А за сим… — он поднялся, — я позволю себе попрощаться. Надо спешить, сейчас приятели Клима приведут бесприютного пса. На мою долю выпало обеспечить этому четвероногому достойное существование. — Он подмигнул мне.