Мунителло рассказал нам, что пять месяцев назад на той же койке, на которой спал напарник Павлова, парень перерезал вены и его еле откачали. Я не мог объяснить себе, такой быстрый крах человеческой психики, и только месяц назад эти ребята прошли психотест в Обани и были мотивированы стать легионерами и не сдаваться до конца. У меня до сих пор все шло хорошо. Я справлялся с нагрузками, военными тактиками, разборкой FAMAS-а с закрытыми глазами и даже научился немного петь. Я чувствовал себя как на спортивном лагере с усиленными музыкальными упражнениями.

Конечно, я чувствовал себя усталым и голодным, но моя самооценка и тело выстояли. Все было прекрасно, здоровое тело и здоровый дух, чего еще хотеть, но вот пришел мой черный день, а точнее ночь. Инцидент произошел во время ночного дежурства, ответственность за который понес, как франкоязычный. В этом случае опять же, всеми ненавидимый Захаров меня избагрил.

Молодой foot-foot в первый раз исполнял обязанности дежурного капрала и должен был проверять наряд. Мы с Янчаком стояли все время на своих местах, один перед комнатой, где спали, а другой обходил здания фермы. Время нашего дежурство истекло и мы с нетерпением ожидали смену, был конец октября и было очень холодно. Прошло 10 минут, а смена не подходила. Захаров тоже куда-то исчез, и я решил зайти в комнату, разбудить пару, которая должна была нас принять от нас пост. За пять минут ребята подготовились, но в тот момент, когда мы с Янчаком вошли в комнату, они пошли в туалет. Тогда появился Захаров и не увидел постовых.

Только я и Янчак расстегнули патронташи и ремни, как помощник-инструктор влетел в комнату и набросился на меня, крича на невнятном французском. Все, что я понял было то, что он обвинил меня, что я покинул пост. В то время появился сменивший меня кандидат, говоря что началась другая смена, но Захаров не хотел слышать никаких объяснений, в его глазах я был виноват. Из-за меня должен был быть наказан и Янчак. Впавший в истерику Захаров продолжал свой «эскиз», и оттолкнул нас к двери. Молодой foot-foot был единственным русским, с которым не находил общий язык.

Я не знаю, не переусердствовал ли он, чтобы показать сержантам как он хорошо работает, чтобы сделать быструю карьеру, или просто решил придраться ко мне, но я считаю, я стал жертвой его желания подложить мне свинью. Я понял, что не буду выслушанным сержантом, сам он это нам говорил, у нас не было право голоса до тех пор, когда мы не станем легионерами. Мое слово ломаного гроша не стоило против слова помощник-инструктора. Если я хотел остаться в Легионе, я не должен был вступать в бой и показывать недовольство несправедливостью, поэтому мне пришлось стиснуть зубы и сохранить свое самообладание.

Захаров отправил Янчака чистить туалеты, а мне отдал приказ начать делать отжимания. Я заколебался на мгновение, со сжатыми кулаками, но в очередной раз сказал себе, что нет смысла потерять все из-за придурка, как тот, что был передо мной, и занял позицию для отжиманий. Я знал, что на этот раз русский истощил бы меня полностью и пытался беречь силы, не делая движения полностью. Я слышал, как он кричит: «En Haut! En bas!», отмеривая темп упражнений.

Я достиг семидесятого отжимания и чувствовал, что мои силы сошли на нет. Вдруг мои руки отказали, и я остался лежать на животе на земле. Вывел меня из этого состояния пинок в ребра, и я понял, нужно продолжить. Я отжался еще десять раз и снова рухнул. Уже не думал о Захарове и его желании провалить меня, я сделал то, что от меня зависело. Я услышал, как он кричал «Diebuuuuuu», что означало «Встать», я с трудом встал с холодной земли. Захаров выглядел довольным, он был уверен, что я сломался и решил оставить меня в покое.

Я думал, что получил несправедливое наказание, и на следующий день все будет нормально, но тупица Захаров не был удовлетворен отжиманиями, а написал и рапорт сержанту Рашите, объясняя, что я и Янчак вместо того, чтобы стоять по местам, легли по койкам, и он обнаружил нас спящими. Янчак служил в польской армии и посоветовал меня не спорить с сержантом. Мы понесли наказание Захарова и мы могли бы еще раз проглотить оскорбление несправедливостью.

Сержант Рашита вызвал нас перед строем и дал нам дежурство вне очереди на следующую ночь и никто нас не сменит, пока он не решит. Это не было бы проблемой выстоять еще один наряд, пока мы не услышали приказ дежурного сержанта, что форма постовых будет шорты и майка без рукавов.

Был конец октября, а ночи были холодными. Температура упала до 5 градусов, а сильный ледяной ветер ночью проникал даже через боевую форму, не говоря уже о майках и шортах. В тот момент спокойствие Янчака мне очень помогло. Казалось, его холод совсем не беспокоил. Я посмотрел на него в изумлении, прежде, чем выйти из комнаты, а он просто улыбнулся и сказал мне чисто французском: «Tout Est Dans La tête» («Это все в голове»). Я кивнул и, подражая его спокойствию, отправился на пост.

Дежурным был сам Рашита. Он посмотрел на нас и сказал:

— Я надеюсь, вас не разбудят снова. Ночью прохладно, и не думаю, что вам захочется спать. Готовы к наряду, ребята?

— Oui, sergent! — ответили хором мы и приняли пост.

Янчак первым встал перед комнатой, где он был защищен от ветра, а я начал обходить здания. Ледяной ветер, казалось, доходил до мозга костей, но я старался не думать о холоде, а продолжал говорить себе, что все пройдет в попытке отвлечься. К сожалению, ничто другое в голову мне не приходило, кроме мысли согреться и я начал бежать понемножку, делать приседания и даже попытался взобраться на канат, проходя через ангар.

Я сделал два круга вокруг здания и пошел сменить Янчака. Я объяснил, что лучшее, что придумал, для согревания, и работает это пробежка, и он, не дожидаясь, бросился бежать вокруг зданий. В дверях, не смотря на то, что не дуло, было холодно, и чтоб не вкочанеть полностью, я делал несколько приседаний.

Рашита прошел проверить нас, и с улыбкой похвалил меня: «Вижу, что сегодня ночью ты не спишь в отличие от предыдущей». У меня чуть язык повернулся сказать, что прошлой ночью мы не спали, и это постановка Захарова, но вместо того я только ответил: «Oui, sergent!» и продолжал согреваться на месте. Янчак прибыл, и я бросился, в свою очередь, бежать.

Было два часа ночи, и я чувствовал, что я не уже выдерживаю. Вдруг я вспомнил о бывшем капитане Советской армии Павлове, который рассказывал о своей службе в Сибири. Он говорил, что во время простуды и гриппа лучшим средством являются красное вино и чеснок. Красного вина поблизости не было, но чеснока на кухне было вдоволь и задняя дверь была открыта. Так или иначе, я караулил здания, поэтому я вошел и спокойно взял головку чеснока.

Прошло еще два с половиной часа, и я был снова на посту перед спальней. Я чувствовал, что даже мой мозг замерзнет. Мой кулак сжался вокруг головки чеснока, которого я не успел попробовать, но я надеялся, что он меня спасет меня от простуды. Оставалась всего неделя до конца испытаний на ферме, и, если бы я заболел, я был бы должен еще раз в течение месяца пройти через все это. Мои мысли вертелись только вокруг моей цели стать легионером, все остальное не имело значения.