Как могла эта девушка полюбить такого человека, размышляла Ванесса… Эта дикая история многое говорила и о самом рассказчике. Разве могла возникнуть в его сердце хоть капля жалости к женщине, оказавшейся во власти смуглого пирата?

Внезапно Ванесса отпрянула от кованой решетки, и позади нее раздался звон; стремительно отступая, она позабыла о стоявшем на столике бокале. Звон разбитого стекла, конечно, был слышен в патио, и Ванесса готова была надавать себе пинков, проклиная свою неуклюжесть. Теперь он знал, что и она стоит на балконе, разделяя с ним чувственную красоту этой ночи.

На мгновение она замерла, чувствуя себя пойманной с поличным, потом, запахнув халат поверх тонкой ночной рубашки, бросилась в спальню. Укрывшись под пологом кровати, она снова почувствовала себя в безопасности и ощутила, что вся дрожит — от кончиков пальцев ног до самой макушки. Мурашки пробежали по затылку, как… как его длинные пальцы, и ей показалось, что над ней снова склоняется смуглое лицо, и она снова чувствует, как под ней рокочет бездонный океан… Любовь прекрасна, но и жестока… и глубока, как море, — звучал в ее ушах проникновенный голос.

Принцесса на горошине, вспомнила Ванесса утром и увидела, как губы ее отражения в зеркале тронула едва заметная улыбка. Она взяла с блюда, вырезанного в форме листа, кокосовое печенье с сахарной глазурью. Каждое утро ей приносили к чаю разные сорта, и по субботам это неизменно были чудесные кокосовые палочки…

Она проворно села в кровати. Сегодня суббота, и на вечер назначено вызвавшее столько споров свидание с Гарри Элсингом!

Волнение пронзило ее, как удар тока, и она почувствовала, как что-то сжалось в груди. Гарри, конечно, начнет протестовать против возвращения к десяти часам, но она знала, ибо жизнь в замке приучила ее к пунктуальности, нечего и думать о том, чтобы ослушаться идальго. Этот человек поступал по-своему не только потому, что с детства был воспитан господином, но и потому, что в его требованиях всегда заключались некие логические обоснования. Он относился к ним в некотором смысле как к лекарству, которое принесет больному пользу, хотя часто бывает горьким на вкус.

В его глазах Гарри был еще одним Джеком Конроем и, хотя ее дядя смирился с тем, что ее отношения с Джеком перерастали в нечто, вроде помолвки, дон Рафаэль вовсе не отличался подобным смирением: должно быть так, как хочет того он, или никак.

Ванесса слизнула с пальцев сахарную глазурь и соскочила с постели. Мысль о том, чтобы подчиниться этому человеку, была ей отвратительна, но она не могла подвергать риску желание Гарри работать на острове только ради того, чтобы оказать неповиновение своему стражу. Сюзерен — вот кто он, этот дон! Как же ему подходил этот титул! «Вам следует пополнить ваш гардероб, мисс Кэррол», «Вы вольны выбирать себе друзей, мисс Кэррол». И легкое ударение на слове «друзей». У Ванессы вырвался нервный смешок. Интересно, что у него на уме? Может быть, он уже задумал подобрать и ей достойного супруга? Но этот номер у него не пройдет!

Она открыла громадный шкаф, в котором висели ее новые платья. Консепсьон развесила их в шкафу, как только они прибыли из салона, и она сама еще не успела все рассмотреть. Она перебирала плечики на вешалке, наслаждаясь прикосновением к шелку, приглядывалась к красивому черному платью с прозрачными рукавами фонариком, поглаживала нежный ворс зеленого как мох бархата и вдруг оцепенела: ее взгляд упал на сверкающие кружева и шелк. Она видела это платье, когда посыльный уносил его из салона, чтобы найти на него другого покупателя.

Она вынула платье из шкафа. Ажурные кружева на яблочно-зеленом шелку были те самые, которые привели ее в восторг, но ведь она просила управляющую не включать это платье в список! Ее сердце забилось, ей показалось странным, что она так разволновалась из-за вещи, обладать которой стремилась всем своим женским существом, но от которой вынуждена была отказаться, чтобы не принимать этот подарок из рук Рафаэля де Домерика. Значит, Барбара сказала о нем дону, и он, любивший подчеркнуть свою власть над независимой английской мисс, позвонил в салон и заказал платье, исключенное из списка. Похолодев от ярости, Ванесса повесила туалет у задней стенки шкафа в самой глубине. Она не станет его носить! Пусть оно так и истлеет в шкафу!

Она захлопнула дверцы, ибо у нее пропало всякое желание выбирать, что она наденет на свидание с Гарри. В глазах блестели слезы, когда она смотрела на свое отражение в зеркале, служившее стеной между шкафами. Все удовольствие было отравлено раздражением из-за надменного создания, которое пытается распоряжаться ее жизнью, вмешиваясь даже в мир ее тайных желаний, и силой навязывает то, что так ей нравилось, а теперь вызывает только ненависть.

Его высокомерие превосходит всякие границы, наверное, он с нетерпением ждет, чтобы ее возмущение вылилось в открытый протест, может быть, он думает, что она боится его? Она бросилась в ванную и открыла душ. Подняла лицо, подставив его под ледяные струи, и, только после того как вода смыла с глаз последние следы сердитых слез, она почувствовала себя в силах снова смотреть в лицо странной и мучительной для нее жизни в замке.

Звон колоколов домашней церкви мелодично плыл, нарушая тишину утреннего покоя, а красивая башенка маленькой белой часовни виднелась над деревьями, окружавшими patio для завтраков, которые всегда проходили без спешки и отличались большим разнообразием блюд, вкатываемых туда на сервировочном столике официантом в белой куртке.

Пройдя под аркой кедра, где буйствовали розовые и винно-красные плети гвоздики, Ванесса с испугом увидела дона, сидевшего у круглого столика под сенью алых и золотистых звездочек тюльпанного дерева. Обычно, еще до того, как Ванесса с Барбарой спускались к завтраку, он уезжал, занятый хлопотами по усадьбе или другими своими многочисленными заботами. Но сегодня, возможно, потому что приближались выходные дни, и ему не хотелось заниматься делами, он в ожидании завтрака, одетый в рубашку винного оттенка с короткими рукавами, держал перед собой газету. Розоватый цвет рубашки, оттенявший смуглую кожу, и блеск белых зубов, обнажившихся в улыбке, которой он приветствовал пришедших девушек, придавали ему неодолимую привлекательность корсара, и Ванесса, сердце которой все еще было полно обиды, не могла в очередной раз не поддаться его обаянию.

Он поднялся ей навстречу и придвинул кованый стул с мягким сиденьем.

— Добрый день, сеньорита. — Он окинул взглядом открытое платье без рукавов травянистого цвета, которое дополняли зеленые босоножки и недорогое ожере лье из раковин, что она позволила Барбаре выбрать для нее накануне. В довершение туалета она чуть подкрасила губы коралловой помадой.

— Вы хорошо сегодня спали? — И с легкой улыбкой добавил: — Hablo castellano![7]

Пришлось отвечать на его языке, поскольку она и сама понимала, что ей необходимо практиковаться в испанском.

— My bien, gracias, сеньор[8], — ответила Ванесса и окаменела, почувствовав, как ее коснулась его тяжелая, коричневая от загара рука.