версии: агента КГБ и одновременно английского журналиста, но советского гражданина Виктора Луи, прямо назвавшего виновниками взрыва диссидентов, и академика Сахарова, обвинившего КГБ. Скажем сразу: не исключена и такая возможность, что причиной взрыва была неосторожность лаборанта из подмосковного научно-исследовательского института в Черноголовке, провозившего в метро — в нарушение техники безопасности — взрывоопасный материал. Такова одна из многих версий инцидента. Однако в Советском Союзе, при резкой политической поляризации между критиками режима и его главным охранителем Андроповым, случайности места не было: она объявлялась вне закона. Причем диссиденты и власти словно бы соревновались, чтобы навязать реальности — у каждых свою — идеологическую окраску. У Андропова, который устами Виктора Луи объявил о причастности к взрыву диссидентов, не было на то прямых доказательств. Но не было их и у академика Сахарова, который не мог доказать, что взрыв в метро произведен людьми Андропова. Отличие здесь заключалось в том, что Андропов мог исхитриться и подвести сторонников Сахарова под дело о взрыве, в то время как Сахаров такой властью не обладал. Но снова, как в случаях с “самолетчиками" или Анатолием Щаранским, кремлевские вожди сдержали полицейское рвение Андропова, и ему пришлось отказаться от уже разработанного, как всегда, до малейших подробностей плана представить диссидентов террористами и судить их по соответствующей статье. В конце концов были найдены три армянина, не диссиденты и, уж конечно, не агенты КГБ, и расстреляны как виновники взрыва. Суд над ними шел при закрытых дверях, и это позволяет предположить, что армяне не имели к делу никакого отношения, а просто послужили козлами отпущения. Благо что кого-то отыскать было необходимо, дабы не позволить заподозрить в некомпетентности всесильное КГБ и его шефа.

Андропов должен был любить своих врагов-диссидентов хотя бы из чувства признательности. Благодаря им он укрепил авторитет настолько, что легко одолел всех соперников по Политбюро, когда пришло время для решительного сражения за верховную власть в Кремле. Любые, самые ничтожные ростки диссента подтверждали необходимость функционирования возглавляемого им ведомства, причем каждый новый росток увеличивал значение КГБ. Рост авторитета Андропова был прямо пропорционален росту диссента в стране. Поэту КГБ заинтересован, с одной стороны, в подавлении оппозиции, а с другой — в преувеличении ее и вреда от нее. Вот причина, почему Андропов, расправившись с настоящим диссентом, стал выдавать за него даже те рутинные формы ведомственных кляуз, общественной самодеятельности или литературного экспериментаторства (скажем, скандал вокруг политически невинного альманаха “Метрополь"), которые еще недавно, в хрущевское и раннее брежневское времена, вполне укладывались в санкционированные властями формы публичной активности. Андропов начал бросать за решетку или в психушку даже тех, кто посылал в “Правду" критический разбор экономики, либо образовывал группу борцов за мир, либо издавал феминистский журнал. Если бы не существовало ни этих жалобщиков, ни литературных честолюбцев, ни общественных застрельщиков, ему пришлось бы создавать диссидентов вовсе из лояльных и даже верноподданных граждан СССР, так как настоящий диссент к концу 70-х годов вырвали с корнем. Парадоксальный и печальный итог деятельности московских диссидентов в том, что они стимулировали политические репрессии в стране, вместо того, чтобы снизить их количество. Если Мефистофель характеризовал себя как силу, которая хочет зла, — а творит добро, то здесь перед нами обратный пример добра, которое, не делая того и даже не ведая о том, творит зло еще большее, чем то, которое оно пыталось искоренить.

С каждым новым арестом Андропов расширяет поле деятельности КГБ, снимая защитный иммунитет, который давали диссиденту элитарная профессия, либо высокая должность, либо всесоюзная и всемирная известность. Казалось, что он не решится арестовать Анатолия Щаранского, потому что его защищают мощные еврейские организации всего мира. Или — отца Глеба Якунина, потому что он священник. Или — физика Юрия Орлова, потому что он член-корреспондент Академии наук Армении. И так далее. Андропов арестовал всех, доказав тем самым уязвимость и беззащитность перед КГБ каждого без исключения, независимо от его прежнего статуса и нынешней известности. Последним, с кого Андропов снял защитный слой прежних заслуг перед родиной и теперешней мировой славы, — лауреат Нобелевской премии мира академик Андрей Сахаров, хотя предпринятая против него мера — административная высылка в волжский город Горький — была сравнительно мягкой. Но за это Сахаров должен благодарить не Андропова, а Брежнева, более чувствительного к колебаниям мирового общественного мнения по отношению к России. Андропов, как всегда, настаивал на принятии суровых, хотя бы показательно-суровых мер.

Не он первым придумал объявлять инакомыслящего сумасшедшим — это метод борьбы с крамолой применяли в России еще до революции. Но именно Андропов придал ему государственный размах и научную методичность. При нем резко увеличилось число специальных психиатрических больниц, которые имели тюремный статус и широко использовались в борьбе с “недовольными". В 1964 году, когда за правозащитную деятельность был брошен в психушку генерал Петр Григоренко, таких больниц было две. К концу пребывания Андропова на посту шефа КГБ их стало за тридцать. Сюда же следует добавить психиатрические больницы, которые также используются для борьбы — уже не с диссидентами, а с нормальными жалобщиками либо критически настроенными гражданами. По самым скромным подсчетам, около тысячи психически совершенно здоровых людей посажены в сумасшедшие дома за свои убеждения. Среди них русский Лех Валенса — донецкий шахтер Владимир Клебанов, основавший первый в СССР свободный профсоюз. Все, кто пытался протестовать против использования психиатрии в качестве репрессивной меры, арестованы: математики Вячеслав Бахтин и Александр Лавут, специалист по компьютерам Ирина Гривнина, радиолог Леонард Терновский, рабочий Феликс Серебров, медбрат Александр Подрабинек и даже врач-психиатр Анатолий Корягин, который за попытку спасти диссидента от психушки получил 7 лет тюрьмы и 5 лет ссылки.

По сведениям из московских источников, в одной из психушек-тюрем — Черняховской психиатрической больнице, где несколько лет назад содержался генерал Григоренко, — В 1981 году произошел бунт заключенных, которые захватили в качестве заложников медперсонал, протестуя против принудительного лечения большими дозами аминазина, галоперидола и других средств, способных лишить разума и воли. Бунт продолжался четыре дня и был жестоко подавлен.

Прямо скалькировав сталинский метод, Андропов стал арестовывать родственников заключенных. В Киеве посадили Раису Руденко, муж которой, Микола, уже отбывал семилетний срок за правозащитную деятельность, а в Москве в тюрьме оказалась вся семья биолога Сергея Ковалева: он сам, его сын Иван и невестка Татьяна Осипова.

Другой сталинский прием, который Андропов перенес в современность — повторные и даже трех- и четырехкратные аресты. Среди "повторников" грузин Звиад Гамсахурдиа, украинцы Тихий и Лукьяненко, литовцы Пяткус, Никлус, Галускас, армянин Айрикян. Русский писатель Анатолий Марченко, который уже провел в