Эпизод второй. На даче, через год после их свадьбы.

Я выросла патологической чистюлей и не могла лечь спать, не сделав водных гигиенических процедур, что в условиях дачи без душа и горячей воды, было, прямо скажем, непросто. Надо было согреть полный чайник, а потом в тазике с помощью ковшика мыться уж как получится. Апропо замечу: странно, но из всей семьи только я страдала «гигиеничностью». Больше никто не грел чайники к ночи. Мурочка тоже этого не делала... Так вот, я опять и снова, видимо, раздражала всех. Потому что у меня не получалось вытворять всё это бесшумно. А проделывать такие манипуляции пока все не ушли спать, и есть риск, что кто-то сунется на кухню, в которую даже дверь была прозрачной и без замка, было бы странно, не так ли?

Я старалась сделать вечерние гигиенические процедуры как можно тише и быстрее, а потому ставила полный чайник ещё до того, как Сашка с Мурочкой (мы какое-то время жили за городом втроём) уходили в комнату спать. И тут же слышала насмешливо-недоброжелательный голос Муры:

— О! Пошла готовить плацдарм, чтобы тазами греметь.

— Эй, ты! — вторил ей брат. — Достала на самом деле! Потише, будь любезна, греми тазом. В том числе — своим.

Мурочка громко и весело хохотала. Я всегда отмалчивалась. А что тут скажешь? У недоучившихся врачей свои шутки и понятия о гигиене.

Я опять всем мешала, всех раздражала, была никому не нужной. Так я себя ощущала в те подростковые 16 лет.

Эпизод третий, опять дача. Однажды в субботу мы втроём (мама, папа и я) отправились в местный магазинчик, эдакое сельпо с продуктами и заодно с промтоварами. И там обнаружили в продаже... великолепное венгерское платье! Из джинсовой материи, но белое, на кнопочках сверху донизу, с красивым воротом, который можно было поставить торчком, стянутое элегантной резинкой в талии, с пояском... В общем по тем временам — роскошь необыкновенная! Дефицит! В Москве были бы давка и убийство. А тут, почти в деревне, вроде и не нужно никому. И, главное, мой размер и цена божеская. Естественно, мне купили это. Как я была счастлива, могут понять только те люди, которые помнят, что такое было тогда купить, достать, урвать хорошую шмотку. Просто чудо какое-то! Тем более для меня с моим убогим гардеробом.

И вот мы возвращаемся, я чуть ли не танцую, а пою уж точно. Я счастлива, безумно счастлива! Мама разглядывает обнову, и вдруг ее лицо становится строгим и озабоченным. Проведя в тихой задумчивости несколько минут, она вдруг изрекает:

— Только не надо рассказывать Мурочке про это платье. И не стоит при ней надевать. А то она расстроится...

Застыв от неожиданности, превратившись в соляной столб и не веря своим ушам, я почти выкрикнула:

— Что-о-о?

Это было уже слишком! Мурочка по сравнению со мной была хорошо одета! Она взрослая женщина, у неё есть муж и собственные небедные родители! Почему же я, шестнадцатилетняя девчонка, не могу, не должна... Я аж задохнулась от нахлынувшего на меня дикого возмущения! К счастью, меня неожиданно поддержал папа:

— Ну, это ты вообще... Ты что говоришь-то, Галя?

— Ну, ладно, ладно, я так... — вроде как смутилась мама, и больше эту тему мы не поднимали. Но настроение мое было безнадёжно испорчено. Я вдруг подумала, что недостойна этого платья. Оно для меня слишком красиво. А я слишком уродлива для него. Мурочке оно пошло бы, конечно, больше.

Впрочем, третий эпизод, конечно, не о Мурочке. А о маме. Что намного грустнее...

9 февраля

Вчера ничего не написала — не успела, потому что Алиса приезжала, да и чувствовала я себя не очень. Вот интересно: с утра было всё ОК, но развезло к вечеру. Смешное наблюдение: мне становится хуже в те дни, когда я не мою голову. То ли вид грязных волос приводит меня в болезненное уныние, то ли утренний массаж головы водой имеет решающее значение. Шучу.

Сегодня всё было как обычно: с утра качание из стороны в сторону, после душа (с головой!) вполне ничего, а потом так вообще стало хорошо. Может, магазинотерапия помогла: мы с Женей купили массу хорошеньких и полезненьких штучек для дома, которые я с удовольствием использовала: всё переделала, переложила, переставила, словом, чмок! Правда, из-за моей уборки в квартире случились жертвы и разрушения: что-то «полетело» в телевизоре — такой из меня ударил статический разряд во время вытирания пыли с экрана. Уже был мастер, возможно, этот ремонтик встанет нам в двести американских рублей.

Алиса... Алиса как Алиса. Тихо жалуется на безденежье, но ни о чём не просит. Только дезодорант у меня выцыганила. С одной стороны мне ужасно её жалко. Но с другой — она же не работает толком и не ищет хорошую работу никак. Значит, сама виновата. Всё равно жалко...

Мне все больше нравится моя новая стрижка. Жаль, что её, точнее, меня с ней никто не видит... Ещё к тому ж мерзкая зима с холодами, то есть шапки-платки, которые всё портят.

Кстати, о статическом электричестве: не понимаю, в чём дело, но «бьюсь» всё время и обо всё, даже о воду. Что сие означает? Если это даже не опасно (хотя телик уже пострадал) и ни о чём не говорит, всё-таки крайне неприятно.

Так, Алиса появилась на связи. Может, что напишет интересное. Буду следить... Каждый раз решаю эту нравственную дилемму: имею я право или нет? С одной стороны, вроде как без разрешения читаю её дневник. С другой — дневник-то виртуальный, выставленный на всеобщее обозрение! Она должна быть готова, что это сможет прочитать кто угодно. Так почему не я? Вот то, что тайком — это да, нехорошо. Но ведь и к этому она должна быть готова! Мало ли кто её просто так читает. Тайком. Так ведь?

Женя — лапочка моя! Если бы только так не злился на меня. Если бы был чуть потерпимей! Все равно люблю... Господи, дай ему чуть больше понимания... меня! А если я что в нём недопонимаю, то понимания его... мною.

Когда-то мне мать внушила, что то, чего больше всего боишься, никогда не происходит. Итак, я очень, больше всего на свете боюсь за жизнь и здоровье Жени и Алисы. Но по материной же логике происходит то, чего не боишься, не ждёшь, о чём и не помышляешь. Надо подумать, чего ещё стоит начать бояться. Буду думать...

Ещё чуть-чуть и я приду к «оригинальному» убеждению, что главное в жизни — любовь и доброта. И надо быть добрыми, милосердными и благородными по отношению к людям. Даже к тем, кто сделал тебе гадость. Надо простить (какое-то самое дурное христианство!). Но я к этому почти готова. Жаль, что не готовы другие... К тому, чтобы каяться и молить о прощении во имя мира, дружбы и любви я ещё тоже не готова. И вряд ли до этого дойду. Гордыня? Не-е-ет. Просто нежелание метать бисер... Пусть «дорастают» сами. А не смогут — их проблемы. Главное, внутри меня эта задачка решена. Хотя это не значит, что в случае пощёчины я подставлю другую щеку. Это было бы неправильно. Но я призываю ко всеобщему миру и примирению без последующих пощёчин. Имеющий уши да услышит. Прочистите ушки от серных пробок, друзья мои!