Удалов снимал встречу, и постепенно его настроение улучшалось. Куда хуже было бы, окажись братья по разуму скорпионами или гигантами-циклопами. А ведь и те и другие в Галактике существуют, занимаются науками и культурой, ходят на свидания и не подозревают о своем страшном уродстве. Может, даже считают нас, людей, не очень красивыми.

– Лев, – сказал он между делом, – а ведь мы можем с их помощью всю Вселенную освоить.

– Не понял, – откликнулся Лев Христофорович, который в этот момент пожимал руки почтенным старцам из встречающей комиссии.

– Они же мелкие, значит, экономичные.

– И как же ты это представляешь?

– А так, что мы им поставляем технику, а они летают. Дешево и сердито.

– А зачем летают? – спросил Лев Христофорович.

– Ну… это самое, чтобы врагам нашим дулю показать.

– Мы уже показали, – заметил профессор. – Пора собираться в обратный путь. Теперь никакой Киссинджер не сможет сказать, что мы здесь не были. Были!

Пять дней пребывания на планете Столоки, как называли ее жители крупнейшего из континентов, пролетели как сон. Космонавты и консультанты питались как на убой, посещали увеселительные заведения, а также школы, фабрики, заводы и сельскохозяйственные фермы. Хозяева были откровенны и доброжелательны. Они предложили установить дипломатические и торговые отношения, обмениваться студентами и попросили оказать им помощь в развитии новых технологий.

Минц с Удаловым взяли на себя формальную сторону общения, а молодые Петры пропадали неизвестно где и даже ночевать на корабль не являлись. Это было грубейшим нарушением дисциплины, Удалов хотел было собрать всю группу и обсудить поведение молодежи, но Минц возразил.

– Зачем, – сказал он, – изображать из себя тоталитаризм? Раз в жизни наши космонавты попали к живым людям, в свободное общество, а ты тут же – собрание!

– Не лежит у меня душа к этим гулянкам. Ох, плохо это кончится.

И вправду, это кончилось неожиданно.

На шестой день космонавт Петр Гедике заявился к ужину с молодой зеленоватой особой (таким был цвет кожи у жителей Столоки) с небольшим третьим глазом во лбу, но в остальном простой девушкой. Девушка смущалась и все порывалась уйти.

– Мы полюбили друг друга, – сказал Петр Гедике.

Девушка потупилась. Петр Иванов нарушил молчание.

– Ну, блин! – сказал он.

– И что же вы предлагаете? – спросил профессор Минц.

– Придется мне жениться, – сказал Гедике.

– Этого еще не хватало! – воскликнул профессор. – Да вы понимаете, что говорите!

– Понимаю, и сам бы не спешил с браком, но Гругена настаивает.

Минц посмотрел на Удалова. Удалов на Минца.

– А ничего в этом плохого нету, – сказал Гедике. – Ну, привезем мы с собой представительницу другой планеты – нам же за это спасибо скажут. А американцы уж точно утрутся!

– Молодой человек! – сказал тогда Минц. – Это вы ошибаетесь, когда полагаете, будто наш полет осуществляется в пику Западу. Он осуществляется с научными целями.

– Во блин! – сказал Петр Иванов.

В его голосе Минц уловил справедливое осуждение. Ведь космонавты хотели как лучше…

– А может, мы отложим свадьбу? – спросил Минц. – Вы же даже взаимную генетическую терпимость не выяснили!

– Любовь превозможет, – сообщил Гедике.

Невеста висела на его локте, как спелая груша.

– Так что вас так торопит? – спросил Минц.

– Я ее обесчестил, – признался Гедике.

– Нет, я сама напросилась, – доверчиво возразила девушка.

– Это еще не трагедия, – вмешался Удалов. – Мы с моей женой Ксенией активно встречались до свадьбы – и ничего.

– А мне, по законам нашего общества, придется утопиться.

– Не может быть! – удивился Минц. – У вас такое гуманное общество!

– Для кого гуманное, а для меня сволочное, – ответила девушка. – Живем здесь как в четырех стенах, отстаем в прогрессе, даже кино не изобрели, а чтобы из Галактического центра попросить – ни-ни! И всё эти проклятые старцы!

И она с неприязнью поглядела на Минца.

– Если ее утопят, я тоже утоплюсь, – сказал Гедике.

– И ребеночек, который развивается во мне, тоже утонет, – сказала Гругена.

Она зарыдала, Гедике заплакал, и даже Иванов уронил мужественную слезу.

– Приготовьтесь выслушать горькую правду, – сказал Минц. – Вы садитесь, садитесь, в ногах правды нет. Я хочу вас сначала спросить, известно ли вам, что наша страна переживает некоторые временные экономические трудности?

– Читали, – ответил Гедике. – Только при чем тут моя любовь?

– А при том, что в естественном состоянии ты не смог бы поцеловать свою невесту, потому что случайно проглотил бы ее вместе с ее прекрасными тремя глазами.

– Во блин! – Петр Иванов даже зажмурился от отвращения.

Гедике страшно побледнел. Он начал дрожать в предчувствии роковых новостей.

И тогда, понимая, что отступать некуда, Минц рассказал собратьям по полету всю горькую правду.

Наступила тишина, прерываемая лишь короткими вздохами невесты.

Потом Гедике сказал:

– Могли бы нам довериться с самого начала. Я ведь успел в комсомоле побыть.

– И в пионерах, – добавил Иванов.

– Правительство полагало, что стресс, вызванный страхом остаться в маленьком виде, будет слишком сильным.

– И мы рехнемся? – спросил Гедике.

– Вроде того.

– Теперь вы понимаете, почему я посоветовал вам повременить с браком? – сказал Минц.

– Теперь мы многое понимаем, – ответил Иванов.

Экспедиция оказалась в страшном положении.

Можно отвезти Гругену домой, на Землю. Кажется даже, что такой выход устраивает всех. Его одобрит и Президент.

Но подумайте: на Земле космонавт просто обязан стать снова большим, иначе всемирный обман будет разоблачен и на нашу страну падет тень, а Президент станет посмешищем в реакционных кругах и среди радикалов. Значит, Гедике будет давать пресс-конференции, выступать по телевизору, писать отчеты о полете, а где будет его жена? В спичечном коробке? А где окажется его ребенок, который родится уже в этом году?

В том же коробке. И их склюет первая же ворона.

Тут невеста зарыдала. И сказала, что лучше потонет на своей родине, чем станет насекомым на родине мужа.

– Есть другой вариант, – сказал Минц. – Гедике остается здесь.

– То есть как я остаюсь здесь? – возмутился космонавт. – Меня товарищи ждут, мне орден должны дать, геройскую звезду, меня за границу, наверное, пошлют… А вместо этого меня придется судить! За дезертирство с космического фронта.