– Давай, цыпа, кончай ночевать, звони своему муженьку, пускай капусту собирает!

Ольга растерянно оглядела комнату:

– Так здесь же у вас и телефона нет!

– Обижаешь, цыпа! – Степушка гордо протягивал ей маленький эриксоновский мобильник. – Сегодня только у пьяного фраера вытащил. Не боись, он еще не протрезвел, трубку не отключил.

Ольга торопливо набрала домашний телефон. Длинные гудки… Ну конечно, куда же она звонит, Никиты ведь нет, он в Москве, а Аскольд с Леной куда-то пропали. Как она обрадовалась бы сейчас ранее ненавистному, убийственно-спокойному голосу Аскольда! Он мгновенно решил бы все проблемы, не дожидаясь возвращения Никиты, – достал бы деньги, сумма-то смешная, приехал за ней, и эта грязная шантрапа не посмела бы ничего выкинуть, – ведь Аскольд такой сильный и надежный… Что делать? Прежняя жизнь, которая раздражала ее скукой, мелочным надзором, казалась ей теперь такой прекрасной. Что делать? Как выбраться из этой омерзительной грязной дыры?

Мучительно порывшись в памяти, Ольга вспомнила телефон московской гостиницы, в которой останавливался Никита. Она набрала номер, но трубку никто не снимал. Она ждала, ждала. Где же Никита? Где он может быть в такой поздний час? Небось у какой-нибудь московской шлюхи, моралист чертов! За ней следит, шагу не дает ступить, а сам… шляется где-то посреди ночи, когда жене в кои-то веки нужна его помощь.

Она снова набрала номер и снова бесконечно слушала длинные гудки. Степушка насмешливо наблюдал за ее действиями.

– Что, муженек-то у шмары? Не больно-то он о тебе заботится! Жена пропала, а ему хоть бы что! Ну, цыпа, не боись, ты у нас скучать не будешь!

Жуткая перманентная баба, которая пугала Ольгу больше всех, что-то пробурчала под нос, зло и неразборчиво.

Ольга разозлилась и набрала номер гостиничной телефонной службы.

– Я никак не могу дозвониться до номера Шувалова.

– У нас такой не проживает, – послышался лаконичный ответ.

– Послушайте, я знаю, что вы справок не даете, – взмолилась Ольга, – но скажите ему, что звонит жена, у меня огромные неприятности! Мне срочно нужно с ним связаться.

– Весьма сожалею, но Никита Сергеевич действительно у нас не останавливался уже несколько месяцев, – в голосе сотрудницы телефонной службы поубавилось металла, но звучал он достаточно твердо.

Все понятно, он поменял гостиницу из каких-то своих соображений, а ей, Ольге, даже не соизволил сообщить свой номер. Ольга в полном отчаянии, просто чтобы что-то делать, а не сидеть под мрачными взглядами уголовников, снова набрала номер своей квартиры. На этот раз Никита снял трубку.

Чтобы не сойти с ума от страха и ожидания, Лена вспоминала свою жизнь по приезде в Петербург. Как она и предполагала, сестра пригласила ее, чтобы она немного развлекла мать. Мать была не стара, довольно привлекательна, но страшно капризна. Она бесконечно придумывала себе какие-то мелкие необременительные недуги: то тяжесть в голове, то ломоту в левом колене, то онемение поясницы. Радуясь новому слушателю, она бесконечно рассказывала Лене «трудную повесть своей жизни». Это было ее собственное выражение, мать любила выражаться красиво. В повести этой в основном фигурировали разные мужчины, но все они оказывались в конце концов людьми недостойными. По иной версии, мать не могла пойти против чувств Оленьки, а по самым последним данным, мать, оказывается, всю жизнь любила только Лениного отца.

В общем, и без Ольгиных пояснений Лена поняла, что мать ужасная фантазерка. Однажды у матери было плохое настроение, и она начала цепляться к Лене. Лена отмалчивалась, тогда мать, интуитивно найдя больную точку, стала исподволь говорить гадости про отца. Такой номер с Леной пройти не мог. Руки у нее были развязаны, в конце концов, чем она была обязана этой женщине, кроме того, что та ее родила? И Лена раз и навсегда высказалась прямо. Каким бы он ни был, многие годы он был единственным близким Лене человеком, и оскорблять его она не позволит даже родной матери.

У матери от удивления началась икота. Она помолчала немного, прикидывая, с чего начать, и устроила жуткую истерику Ольге по телефону.

Сестра примчалась, когда Лена уже полностью собрала чемодан, кинулась к матери и ублажила ее целой сумкой деликатесов. Мать обожала все дорогостоящее, непростое, а Лена, наоборот, не считала это едой. Отец с детства приучал ее к хозяйству, требовал каждый день полноценного обеда. И она лет с десяти научилась готовить борщи и котлеты. Мать же, по ее словам, да Лена и сама видела, обеда в жизни не готовила, а питалась несколько раз в день одними деликатесами, так что непонятно было, обед это у нее, ужин или завтрак.

– Я ем так мало, – говорила мать, – что могу побаловать себя вкусненьким. Чем постоянно набивать желудок некалорийными продуктами, лучше изредка съесть кусочек мяса по-гречески или авокадо с креветками. И пенсии на все хватает.

Лена-то знала, что пенсии матери хватает только на безумно дорогой кофе из магазина на Невском и на теплые сдобные булочки из шведской булочной на углу, куда мать гоняла Лену каждое утро. Оплачивала квартиру, набивала холодильник и покупала многое нужное Ольга. Все это было естественно, и мать прекрасно об этом знала, поэтому Лену раздражали ее лицемерные речи.

В тот раз мать успокоилась, съев кусочек мяса по-гречески, тушенного с апельсинами и оливками.

Лене Ольга тоже подарила очередную тряпку из своего гардероба, она вообще завалила ее одеждой и требовала, чтобы Лена носила только принесенное, ничего своего. Кроме того, она очень придирчиво относилась к Лениной фигуре, говорила, что такие кости нынче не в моде и надо Лене поправиться.

Встречались сестры только у матери, с собой Ольга никогда Лену никуда не брала – потом, потом, сейчас некогда.

Чем она так занята, недоумевала Лена. Она долго наблюдала за матерью и сестрой и поняла, что, хотя мать сидит безвылазно дома и ест авокадо с креветками, а Ольга целый день мотается по магазинам, презентациям и приемам, они обе абсолютно ничего не делают. Они пустоцветы, поняла Лена, употребив, сама того не сознавая, словечко отца. От них никому не жарко и не холодно. Если не станет матери, то Ольга вздохнет с облегчением, а больше никто и не вспомнит. А если что-то случится с Ольгой, то мать расстроится в первую очередь потому, что иссякнет река богатства и благополучия, вернее, не иссякнет, а повернет в сторону, как хотели повернуть Енисей при советской власти.

Я не права, сказала тут же себе Лена, я просто завидую Ольге. По меркам Лены, сестра была баснословно, фантастически богата. У нее был муж, который и создал для нее сказочную жизнь – куча денег и не надо ходить на работу. Но разве дело в этом, тут же возразила себе Лена. Разве работа – это так плохо? Если бы у нее была возможность заниматься любимым делом! Она просила Ольгу порекомендовать ей приличную клинику, чтобы показаться врачу с ногой, но та все отмахивалась.

Неужели она, Лена, такой же пустоцвет, как мать и сестра? Неужели у них на роду написано прожить жизнь, никому не доставляя радости? Однажды мать, рассердившись на Ольгу, рассказала Лене, что муж у Ольги – форменное чудовище, совершенно ее не понимает и всячески третирует. Поскольку выражения были те же самые, которые она употребляла, отзываясь об отце, Лена позволила себе усомниться. Мать помялась немного, а потом согласилась, что да, она немного преувеличила, но Ольга с Никитой живут плохо, потому что она его не любит.