— Но это нечестно! — сказала Элиза позже, когда они остались вдвоем с Розальбой. — Они ведь и так второгодницы! Если сейчас они опять отстанут, в следующий класс им не перейти. Мы сами к ним пойдем.

И они пошли. Только сначала навестили Приску. Температура была уже небольшой, но Приска все равно ворчала, потому что ей надоело сидеть дома и она уже перечитала все книжки (и даже целую коллекцию фотороманов, которые ей тайком выдавала Инес и откуда она узнала, что все мужчины — вруны и предатели).

Элиза не раз бывала на Старом рынке вместе с няней. Няня считала, что только там можно купить по-настоящему свежие овощи. А вот Розальба была тут первый раз. И дорога к рынку — точнее, один длиннющий узкий извилистый переулок — произвела на нее огромное впечатление. Высокие дома загораживали солнце. Неба тоже было не видно — его закрывали бесконечные веревки с бельем. Ступеньки домов кишели детьми — самые маленькие бегали с голой попой, — которые играли, визжали, ссорились среди мусорных куч.

Женщины тоже громко ссорились, визгливо выкрикивая проклятия.

— Смотри! — хихикнула Розальба.

По переулку сновали толпы людей, но прямо посередине неподвижно стояла женщина, опустив руки и глядя перед собой. Это была высокая красивая старуха с прямой спиной, одетая в цветастое деревенское платье. Она держала на голове корзину с овощами. «Она держит эту корзину с таким гордым видом, будто она королева и на голове у нее корона, усыпанная бриллиантами», — подумала Элиза. А та широко расставила босые ноги и желтая струя, текущая из-под трех ее разноцветных юбок надетых одна на другую, с журчанием сливалась со сточными водами в канавке посреди мостовой.

— В деревне все женщины так делают. Они не носят трусов, — объяснила Элиза, которая уже видела такое раньше.

— И что, прямо у всех на виду? Она не стесняется?

Элиза не успела ответить, потому что кто-то положил ей руку на плечо:

— Маффеи!

— Аделаиде! Так ты не болеешь корью?

У Аделаиде на руках сидел ребенок, на плече висела огромная сумка. На ней было клетчатое платье из коробок для бедных, не по размеру и рваное, ноги — босые, несмотря на холодный февральский ветер. Элиза с трудом ее узнала, да и то только по короткой стрижке.

— Что вы здесь делаете? — удивилась Аделаиде.

— Мы пришли рассказать тебе, что проходят в школе. Мы думали, у тебя корь, — сказала Элиза.

— Нет. Я в прошлом году болела.

— Тогда почему же ты не пришла в школу? — спросила Розальба.

— Потому что мама нашла работу на пять дней у одной синьоры, помогает ей с переездом, а я должна присматривать за детьми. Это мой самый младший брат.

— Какой милый малыш! — сказала Розальба, чувствуя себя последней лгуньей. Братик Аделаиде был тощий, грязный, со спутанными волосами и длинным бледным лицом, как у взрослого.

— Как его зовут? — спросила Элиза.

— Козимино, — сказала Аделаиде, перекладывая малыша на плечо. — Ну и тяжелый же! И есть еще четверо.

Все вместе они подошли к ее дому.

— Входите. Здесь я живу.

Нужно было спуститься по ступенькам — жили они в подвале. Дом Аделаиде состоял из одной-единственной комнаты с земляным полом. Воздух и свет проникали туда только из входной двери.

Комната была загромождена мебелью: двуспальная кровать, без одной ножки и покрытая драным покрывалом в цветочек, комод с зеркалом и лампадкой, стол с четырьмя стульями, плитка с газовым баллоном, ножная швейная машинка и старая коляска, куда Аделаиде положила младенца. Козимино немедленно захныкал.

«Шестеро детей и родители… Где же они спят? А где Аделаиде делает уроки? Даже книжных полок нет… Да и книжек тоже», — подумала Элиза.

Ей хотелось пить. Однако, оглядевшись, она не увидела раковины. Двери в ванную тоже не было. «Где же они моются? Где делают свои дела?» Но спросить она, конечно, не решалась. Но ей не пришлось слишком долго ждать, когда эта тайна будет раскрыта.

Девочка лет семи, очень похожая на Аделаиде, но с двумя длинными белобрысыми косами, вбежала в дом и, не поздоровавшись, молча остановилась у двери; она схватила за медное кольцо и приподняла каменную плиту, закрывавшую яму в полу. Потом спустила трусы и села на корточки над ямой.

— Лучана! Чтоб тебе пусто было! Занавеску хотя бы закрой, бесстыдница! — закричала Аделаиде и спрятала сестру за старой простыней, натянутой на проволоку. — Вот выскочит крыса из ямы и укусит тебя за задницу!

— Правда крыса может вылезти? — испугалась Розальба.

— Если не закрывать крышку…

Аделаиде взяла ведро воды, стоявшее рядом с плитой, и вылила его в яму.

— Ну вот, придется опять идти за водой… — вздохнула она.

— Мы тебя проводим, — предложила Розальба.

По дороге Аделаиде рассказала им, что Иоланда тоже не болеет. Она уехала в деревню — помогать бабушке печь пирожные к празднику.

На обратном пути, неся в руке большое цинковое ведро, больно бьющее по ногам и выплевывавшее ледяную воду на ботинки и чулки, Элиза вспоминала слова учительницы: «Матерчатая салфетка. Хорошее мыло. Вы должны блестеть как новенькие монетки».

Дома они застали всех братьев и сестер Аделаиде, один другого грязнее и оборваннее, которые, прослышав о гостях, поджидали их, выстроившись на ступеньках. Они знали, что это те самые девочки, которые подарили их сестре необыкновенные рождественские подарки, и ждали от их прихода невесть каких чудес.

Младшие тут же принялись своими грязными ручонками обшаривать карманы гостей. Четырехлетняя Лоренцина в восторге гладила меховой воротник Розальбиного пальто и приговаривала «мяу-мяу».

— Эй! Чего встали? Идите играйте. Кыш! Кыш! — кричала Аделаиде, сгоняя их со ступенек.

— Мы есть хотим! — заныла бесстыдница Лучана.

— Да! Есть! Покорми нас! — попросил другой.

— Только смотрите, если я покормлю вас сейчас, на ужин ничего не останется, — предупредила старшая сестра.

— Мы сейчас хотим есть! — закричали дети.

— Ну хорошо! Все за стол! — скомандовала Аделаиде.

Потом любезно обратилась к подругам:

— Вы тоже располагайтесь. Проходите, пожалуйста.

— Нет, спасибо. Мы уже перекусили у Приски, — поспешно сказала Розальба, которой совсем не хотелось сидеть в этой грязи. — Занимайся детьми. Мы подождем на улице.

Элиза пихнула ее в бок. Пусть в этом полутемном вонючем подвале можно задохнуться, но это все-таки Аделаидин дом, и так вести себя невежливо.