окутано мрачным светом, проникающим через покрытые инеем окна, а льдисто-голубая краска и такого же цвета ковры создают ощущение холода, несмотря на горящий посередине огонь.

С потолка свисают сплетенные из соломы овальные кресла, такие глубокие, что здесь сразу поместится несколько наложниц. Некоторые так и делают, нежась на бархатных подушках, словно странные раскачивающиеся кресла – их общие коконы.

Я перевожу взгляд на груды пышных подушек, сваленных на полу в углу: все они белого, голубого и пурпурного цвета. Напротив, у другой стены, столик на тонких ножках, занятый подносами с едой и кувшинами, и несколько кушеток, беспорядочно расположенных посреди комнаты. В целом все выглядит роскошно, хоть и немного неряшливо.

Я узнаю большинство наложниц, с которыми вела сюда путь, но вижу и новые лица, вот только никто из них меня пока не заметил. Те, что сидят в покачивающихся овальных креслах, дремлют, вальяжно вытянув ноги. Подолы их шелковых платьев ниспадают до накрытого коврами пола.

Им всем так… уютно вместе, что мне приходится усмирить укол ревности. Каково было бы, если бы я входила в их круг, когда мы жили в Хайбелле? Если бы мне разрешалось навещать наложниц, если бы они не гневались и не презирали меня, моя жизнь казалась бы не такой одинокой. Я знаю, что они ругаются и спорят, – лично становилась тому свидетелем, когда мы были с войском Четвертого королевства, – но они установили и дружеские отношения. Даже если среди них есть те, кто таит ненависть, они хотя бы поддерживают друг друга. А у меня никого не было. И нет по сей день.

Раздавшееся справа хихиканье прерывает мой праздник жалости к себе, и я опускаю взгляд на один из шезлонгов, увидев человека, с которым точно не хочу дружить.

Похоже, Полли меня тоже замечает, потому что ее кристально-голубые глаза вспыхивают, а смех стихает. Рядом с ней замирает и наложник Рош. Еще три наложницы, сидящие в других шезлонгах, поворачиваются ко мне, когда я иду вперед.

– Симпатичное платье, – заметив мой погнутый и неудобный корсаж, ехидничает Полли со злобной улыбкой.

Я вспыхиваю под ее испепеляющим взглядом, но не обращаю внимания.

– Моим ребрам неудобно в одежде Пятого королевства.

Она насмешливо фыркает, развалившись на пурпурных подушках, светлые волосы в беспорядке.

– Красота – это боль. Но, полагаю, тебе это неизвестно.

Остальные наложницы гогочут. Щеки начинают гореть еще сильнее.

– Боль не должна быть необходимым элементом красоты.

– Говоришь как истинная изнеженная шлюха, – кидает она в ответ, однако взгляд у нее остекленевший, рассеянный. – Что ты вообще тут забыла? Тебе не рады в нашем гареме.

Я настороженно посматриваю на других трех женщин, которые наблюдают за мной со скучающим интересом.

– Хотела увидеть, как вы тут обжились.

Полли закатывает глаза.

– Лгунья.

– Ладно, – пожав плечами, уступаю я. С ней разговаривать я не хочу так же, как и она со мной. – Я пришла увидеться с Риссой. Знаешь, где она? – оглядываясь, спрашиваю я.

Она щурится, смотря на меня прозорливыми, хоть и немного покрасневшими глазами.

– Чего это ты зачастила с ней разговаривать? Вы же не подруги.

Это удар под дых, словно она услышал, о чем я размышляла перед приходом сюда, и хочет вонзить нож поглубже.

– С чего ты взяла, что мы не подруги? – вызывающе спрашиваю я.

– Потому что Рисса – моя подруга, – отвечает Полли и на ее щеках появляется гневный румянец, что меня удивляет.

Другая наложница смеется – Исида, статная и с черными волосами.

– Ты ревнуешь к золотой шлюхе?

Я сержусь из-за ее слов, но и Полли тоже злится.

– Рот закрой! – рявкает она.

Исида только громче смеется, да так заливисто, что падает на рядом сидящую с ней наложницу, и та женщина тоже разражается смехом. Неудержимо хохоча, они шлепаются на пол, а потом…

Ого, теперь они целуются.

Миниатюрная, похожая на эльфа наложница по имени Джиа закатывает глаза и встает. Она подходит к лежащим на полу девушкам, плюхается на колени Роша и принимается его целовать.

Как-то слишком внезапно вокруг стало много целующихся парочек.

Полли бросает один-единственный взгляд на Джию и отпихивает ее лицо.

– Иди трахайся с кем-нибудь другим.

Девушка надувает губы, но начинает покрывать поцелуями шею Роша, вместо того чтобы смачно впиться в его рот.

– Ой, да брось, Полли. Давайте все вместе. Мне сейчас так хорошо.

Вытаращив глаза, я смотрю, как она наглаживает пах Роша, и мужчина со стоном запрокидывает голову назад.

Полли сильно поджимает губы, отчего ее обычно розовые пухлые губы становятся тонкими и белыми. С плотно поджатого рта вырывается раздраженный вздох.

– Я знала, что вы не осилите столько росы.

Я хмурюсь.

– Росы?[1]

Судя по виду Полли, я произвожу на нее то же впечатление, что и всегда.

– Да, роса, – демонстративно закатив глаза, говорит она. – Ты же не настолько глупа? – Когда я продолжаю просто недоуменно смотреть на нее, она вздыхает. – Ты же знаешь, разноцветные лепестки, нарумяненная девушка, капелька росы, вишневая роса…

Изида, продолжающая сидеть верхом на другой наложнице на полу, громко фыркает.

– Вишневая роса, потому что даже самые жеманные девы, лизнув всего разок, захотят сорвать вишенку. – Она снова смеется, пока девушка под ней не начинает извиваться, и тогда ее веселье превращается в стон.

– Роса… это дурман? – не веря своим ушам, спрашиваю я. Теперь я вижу их остекленевшие глаза и раскрасневшиеся лица в ином свете, от их похотливого, томного поведения мне становится не по себе. – У вас не будет неприятностей?

– От кого? – приподняв бровь, спрашивает Полли.

– От царя.

– Ну, это было бы странно, учитывая, что именно он нам его и дал.

В голове начинает шуметь.

– Что? Дурман вам дал Мидас?

– Первым его нам дал лекарь, чтобы помочь справиться с тем, что мы пережили у Красных бандитов и армии. Но Мидас дал мне мою личную коробку, потому что я его ублажила, – гордо заявляет Полли и мстительно улыбается мне, хотя до сих пор лежит, развалившись на подушках. – О, я весьма его ублажила.

Я глотаю ком в горле.

– Давно?

Ей явно доставляет это удовольствие, потому что глаза Полли сияют, а губы изогнуты в ехидной улыбке.

– Как раз прошлой ночью.

Ее слова должны были бы пронзить мое сердце кинжалом, но мне не больно – не так. А если и так, то это отголосок прошлых болезненных реакций на постельные подвиги Мидаса. Мне всегда приходилось подавлять свою ревность. Он заставил меня думать, что это я веду себя неразумно, неправильно. Но, услышав, что он покинул мою постель, чтобы навестить Полли, сейчас я не чувствую к ней ревности.