Только в семь вечера Рон с Тимом вошли в заднюю дверь дома на Серф-стрит. Там стояла непривычная тишина, обеденный стол не был накрыт, и приятного запаха свежеприготовленной пищи не доносилось.

— Эй, где наша мамуля? — весело спросил Рон, входя вместе с Тимом на кухню. — Эс, дорогая, ты где? — позвал он, а потом пожал плечами и сказал: — Должно быть, решила сыграть пару дополнительных сетов в клубе доморощенных теннисисток.

Пока Рон включал свет на кухне и в столовой, Тим прошел в гостиную. Из глубины дома донесся вопль ужаса. Рон уронил чайник и с бешено колотящимся сердцем бросился в гостиную. Тим ломал пальцы и плакал, испуганно уставившись на Эсме, которая лежала в кресле, странно неподвижная, со скрещенными на груди руками, с судорожно стиснутыми кулаками.

— О боже!

Слезы подступили к глазам Рона, когда он подошел к креслу, склонился над женой и трясущейся рукой дотронулся до нее. Кожа была теплая; едва веря своим глазам, он увидел, что грудь Эсме медленно поднимается и опускается. Он мгновенно вскочил на ноги.

— Не плачь, Тим, — проговорил он, стуча зубами. — Я сейчас позвоню доктору Перкинсу и Дони и сразу вернусь. А ты останься здесь и, если мама пошевелится, сразу кричи. Хорошо, дружок?

Доктор Перкинс был дома, ужинал. Он сказал Рону, что вызовет к ним «скорую» и встретится с ними в отделении экстренной помощи госпиталя Принца Уэльского. Вытирая слезы тыльной стороной ладони, Рон набрал номер Дони.

Трубку поднял Мик, в чьем голосе слышались раздраженные нотки. Был час обеда, а он терпеть не мог, когда его беспокоили в такое время.

— Мик, это Рон, — сказал Рон, старательно выговаривая слова. — Пожалуйста, не пугайте Дони, но дело касается ее матери. Думаю, с ней приключился сердечный приступ, но я не уверен. Мы сейчас везем Эсме в госпиталь Принца Уэльского, так что приезжать сюда не имеет смысла. Будет лучше, если вы с Дони подъедете в госпиталь, как только сможете.

— Я очень сожалею, Рон, — промямлил Мик. — Конечно, мы с Дони немедленно подъедем. Постарайтесь успокоиться.

Когда Рон вернулся в гостиную, Тим стоял на прежнем месте, глядя на мать и безутешно плача; она так и не пошевелилась. Рон обнял сына за плечи и прижал к себе, не зная, что еще делать.

— Ну-ну, не плачь, Тим, мой мальчик, — пробормотал он. — С мамой все в порядке, сейчас приедет «скорая», и мы отвезем ее в госпиталь. Они ее мигом поставят на ноги. Будь умницей, успокойся, ради мамы. Ей не понравится, коли она очнется и увидит, что ты стоишь тут и воешь, как последний дурак.

Шмыгая носом и икая, Тим попытался сдержать плач, а Рон встал на колени перед креслом и взял в руки сжатые кулаки жены.

— Эс! — позвал он, обратив к ней старое морщинистое лицо. — Эс, любимая, ты меня слышишь? Это Рон, любимая, это Рон.

Лицо у нее оставалось по-прежнему серым и словно усохшим, но глаза медленно открылись и слабо засветились при виде стоящего на коленях Рона. Эс благодарно пожала руку мужа.

— Рон… Господи, как я рада, что ты пришел домой… Где Тим?

— Он здесь, любимая. Не беспокойся о Тиме и вообще не расстраивайся. «Скорая» уже едет, сейчас мы отвезем тебя в госпиталь. Как ты себя чувствуешь?

— Словно… меня бульдозером переехало… О боже, Рон… такая дикая боль… Я обмочилась… Кресло промокло насквозь…

— Да плевать на чертово кресло, Эс, оно высохнет. В компании добрых друзей и описаться не стыдно. — Рон попытался улыбнуться, но лицо его исказилось. Несмотря на все усилия сохранять самообладание, он расплакался. — Эс, любимая, ты только не умирай! Господи, что я буду делать без тебя? Держись, Эс, держись, пока мы не доставим тебя в госпиталь!

— Я выкарабкаюсь… Не могу… оставить Тима одного… Не могу… оставить Тима… одного…

Через пять минут после звонка Рона доктору Перкинсу к дому подъехала «скорая». Рон проводил фельдшеров к задней двери, поскольку к передней вели двадцать ступенек, а там не было ни одной. На «скорой» работали крупные, спокойно-жизнерадостные мужчины, хорошо подготовленные специалисты в области оказания неотложной помощи, и Рон, не хуже любого жителя сиднейских предместий знающий их квалификацию, не поставил под сомнение решение доктора Перкинса подъехать прямо в госпиталь. Фельдшеры быстро оценили состояние Эс и уложили ее на носилки. Рон и Тим вышли из задней двери вслед за мужчинами в темно-синей форме, чувствуя себя бесполезными и ненужными.

Рон посадил сына впереди, рядом с одним из медиков, а сам поехал сзади с другим. Похоже, они сразу поняли, что Тим умственно отсталый, ибо мужчина за рулем, усаживая Тима рядом с собой, произнес несколько ободряющих слов, которые подействовали на него благотворнее, чем любые слова, какие мог придумать Рон.

Они не стали включать сирену. Фельдшер, сидевший с Роном сзади, засунул в рот Эс пластиковую дыхательную трубку и отвернул вентиль кислородного баллона, а потом устроился поудобнее рядом с носилками и пощупал у нее пульс.

— Почему вы не включаете сирену? — спросил Рон, дико озираясь вокруг, испуганный видом дыхательной трубки и аппаратуры.

Мужчина посмотрел на него спокойным твердым взглядом.

— Успокойтесь, приятель, — невозмутимо промолвил он, похлопав Рона по спине. — Мы часто включаем сирену, когда едем по вызову, но крайне редко, когда везем пациентов. Сирена их пугает и приносит больше вреда, чем пользы, знаете ли. С вашей женой все в порядке, а в это время суток мы и без сирены доберемся до госпиталя в два счета. Здесь всего пара миль.

Санитарная машина, ловко лавируя в слабом транспортном потоке, подкатила к ярко освещенному отделению неотложной помощи госпиталя Принца Уэльского через пять минут после отбытия с Серф-стрит. Когда большой обтекаемый автомобиль затормозил, Эс открыла глаза и закашлялась, выплевывая дыхательную трубку. Фельдшер быстро проверил состояние больной и решил оставить все как есть до следующего приступа удушья. Может, она хотела сказать что-то важное, и иногда лучше предоставить пациенту известную свободу действий, чтобы не расстраивать без лишней необходимости.

— Рон…

— Я здесь, любимая. Ты уже в госпитале, скоро тебя приведут в норму.

— Не знаю… Рон…

— Да, любимая? — Слезы снова потекли по его щекам.

— Тим… О чем мы… всегда беспокоились… Что будет… с Тимом… когда… меня… не станет?.. Рон…

— Я здесь, дорогая.

— Позаботься о… Тиме… Сделай для него… что следует… Бедный Тим… Бедный… Тим…

Это были ее последние слова. Пока Рон с Тимом бесцельно топтались у входа в отделение неотложной помощи, санитары быстро укатили носилки прочь. Отец и сын Мелвиллы пронаблюдали, как белые дверные створки, походив взад-вперед, остановились, после чего обоих мужчин настойчиво, но вежливо направили в комнату ожидания. Вскоре кто-то принес им чаю со сладким печеньем, с любезной улыбкой отказавшись сообщить какие-либо новости.