Ступив на сушу, он дал сигнал полицейским пропустить тележурналистку и оператора — пусть возьмут у него короткое интервью.

— Капитан Шлангейсон, — обратилась к нему хорошо одетая женщина и сунула ему под нос микрофон, — Мириам О’Кэллахан, Новости Ирландского радио и телевидения. Сегодня здесь собралась большая толпа в знак протеста против того, что они расценивают как насильственное удержание уродов в неволе. Как вы ответите на это обвинение?

— Саркастическим замечанием, разумеется, — улыбнулся ей капитан Шлангейсон, — и снисходительной репликой в сторону, касающейся вашей необычайной красоты. Хотя толпу эту вряд ли можно считать большой, моя дорогая. Большая толпа соберется посмотреть наши чудесные представления, которые мы будем давать всю следующую неделю. По сравнению с той толпой эта — ничто.

— Многие считают, что подобная форма принудительной кабалы в наши дни неприемлема, — продолжала Мириам. — Что вы ответите таким критикам?

— Я подчеркнуто никогда не прислушиваюсь к своим критикам, — ответил капитан и величественно раскинул руки. — От них у меня, как я убедился, несварение желудка.

— Но вот эти студенты отвлеклись от учебы…

— Дорогая моя мисс О’Кэллахан, вы в самом деле считаете, что они бы этим занимались, если бы не пришли сюда? Будем честны — если б не я, они бы нашли против чего протестовать. Последняя война, цены на спиртное, право голоса для женщин — что-нибудь подобное.

— Капитан Шлангейсон, в Ирландии женщины уже имеют право голоса.

— Правда? Какая у вас прогрессивная страна.

— Значит, вам нечего сказать тем людям, которые требуют свободы уродам?

— Вообще-то есть. Три слова, — улыбнулся капитан Шлангейсон. — Через. Мой. Труп. И у меня теперь есть чудесный новый экземпляр — я подобрал его всего неделю назад в Торонто. Очень интересный парнишка. Не слушается закона всемирного тяготения.

— Мальчишки иногда страсть какие непослушные, — крикнула из-за барьера одна мамаша, глядя на своего сына. Тот в ответ сердито посмотрел снизу вверх на нее. — Прямо сущее проклятье.

— Это так, мадам, — ответил капитан Шлангейсон. — Истинная правда. Но к счастью, нашего мальчика мы держим в клетке, поэтому никакой опасности для публики он не представляет. И всего лишь за сотню ваших обесцененных ирландских евро вы можете насладиться этим зрелищем четыре вечера подряд в вашей столице Дублине, а еще три — в городке под названием Скибберин, что в Народной республике Корк. Все подробности — в прессе. Засим, дамы и господа, позвольте мне откланяться и пожелать вам доброго дня.

С этими словами он направился к кабине фургона, в который уже загружали последние клетки. Но сесть не успел — пожать ему руку бросился пожилой человек, а потом так стиснул капитана в объятиях, что три полицейских еле его оттащили. Опешивший капитан отряхнулся, залез в кабину, и его повезли в Дублин.

— Похоже, там какие-то люди были за нас, — сказал Фрэнсис, когда фургон петлял по городским улицам.

— Но они все равно не могут нас спасти, — сказал Лиэм. — Этого никто не может.

— Это не человек, а чудовище, — произнесла Дилайла.

— Тиран отвратительный он, — добавила Фелиша.

Через полчаса фургон остановился, задние двери с грохотом открыли. Снаружи поджидала бригада мужчин — на каждом ярко-красная рубашка поло и желтые рабочие брюки. Они перенесли все клетки в специально выстроенный сборный домик, а внутри стали с интересом разглядывать всех обитателей. В особенности — Джереми, у которого вместо ног и рук ласты.

— Должно быть, здорово плавать можешь, да? — спросил один рабочий.

— Ваше замечание как черство, так и невежественно, — ответил Джереми.

— А ты, должно быть, новенький, — сказал другой, глядя на Барнаби, распластавшегося на потолке клетки. — Погляди-ка, да ты в воздухе паришь!

Барнаби пристально посмотрел на него и подумал о более счастливых временах — вспомнил, например, тот день, когда Капитан У. Э. Джонз у них в саду забил Генри гол.

— Да не грусти ты так, — сказал рабочий. — Мы тут кое-что особенное приготовили — специально для тебя.

В домике Барнаби с удивлением увидел, что к потолку в углу приколотили матрас — как это сделал Элистер, когда он был маленьким. От одного взгляда на этот матрас Барнаби захотелось домой.

— Это матрас «Беллиссимо» средней жесткости из «Дэйвида Джоунза»? — с надеждой спросил он.

— Не, это из экономичной линейки «Аргоса», — сказал рабочий, выпуская мальчика из клетки. — Но все равно годится.

— Какое любопытное место, — произнес Фрэнсис, когда они остались одни. В окно был виден особняк, где жил президент Ирландии.

— Ты вон туда посмотри, — показала Дилайла. В центре парка возвели огромный цирк-шапито, и вывеска на нем гласила огромными буквами: УРОДЧЕСТВО! Надпись окружали карикатуры на каких-то странных личностей — ни одна не походила на наших пленников. — Вот где они будут выставлять нас, как… как…

— Как уродов, — подсказал Джереми. Он сел в углу и спрятал лицо в ластах.

Но вечером после ужина, однако, случилось кое-то необычное. Капитана Шлангейсона пригласил к себе сам президент — он намеревался строго отчитать его на двух языках о недопустимости того, чем капитан занимается, и сообщить, как он, президент, этих его занятий не одобряет. Наши пленники сидели в углу комнаты и играли в карты, а Барнаби наблюдал за игрой с потолка, пытаясь ничего не подсказывать, если кому-то выпадали особенно хорошие карты. Но посреди новой партии в покер в замочной скважине вдруг что-то заскреблось.

— Что это? — испуганно спросил Джереми.

Все быстро разошлись по своим клеткам, но шорох не прекратился. Наконец замок уступил, дверь распахнулась. За ней стоял пожилой человек — тот самый, что бросился к капитану в порту.

— Клятые склянки! — торжествующе воскликнул он. — Получилось!

— Вы кто? — осведомился у него Лиэм Макгонагалл.

— Тш-ш, не так громко, — ответил старик, отогнувшись назад и нервно осмотрев коридор. — Вы здесь все?

— Кто — все? — спросил Барнаби.

— Ну, все из представления. Все, кого они называют «уродами», — добавил он, сам смутившись такому слову.

— Мы не станем для вас выступать, если вы надеетесь на это, — сказал первый сиамский близнец.

— Платите завтра деньги, как все остальные, — добавил второй.

— Да не хочу я смотреть представление, — сказал старик. — Я пришел вас выпустить.

— Выпустить? — переспросил Фрэнсис, поднимаясь на ноги.

— Выпустить на свободу? — взмахнул ластами Джереми.

— Свободу на выпустить? — воскликнула Фелиша и от восторга зажала себе рот руками.

— Я про вас в газете прочел, — объяснил старик. — И сказал себе: «Клятые склянки! Это же совершенно неправильно. Никого нельзя держать вот так, в неволе». Вам же нужно вернуться домой, к родным. Но только говорите тише. Тут может ходить еще какая-нибудь охрана. Нельзя, чтобы они нас услышали.