Выбор бы понятен. Первый путь вел к лучшему устройству Германии и к миру; второй – к разочарованию и крушению всех надежд на лучшее будущее, а также к войне.

Грегор Штрассер – как же Геббельс поносит своего бывшего шефа в этом месте дневника! – выступал за первый путь, убеждая всех, что национал-социалисты пойдут по нему. Подобная точка зрения означала союз с социалистическими рабочими организациями – но не с коммунистами и не с соцпартией, а с социалистически ориентированными рабочими, объединенными в профсоюзы. Их представителем был глава профсоюзов, Лейпарт[45]. Тогдашний канцлер Германии генерал Шлейхер открыто заявил о том, что он – «общественный генерал», и это означало, что армия также готова принять участие. В итоге получалось правительство, возглавляемое Грегором Штрассером (Гинденбург сказал, что никогда не допустит на этот пост Гитлера) или генералом Шлейхером, при участии Лейпарта. Подобная комбинация должна была спасти Германию.

Подобная коалиция реальна и сегодня. Это только кажется, что она мертва. Ее призрак появился сейчас, чтобы мучить Гитлера.

В тот момент самым серьезным противником Грегора Штрассера был Геринг. Он выступал за второй выход – союз с китами тяжелой индустрии и крупными землевладельцами, что логично влекло за собой моментальный отказ от всего социалистического и социалистических идеалов. В результате все немецкая мысль концентрировалась на перевооружении и милитаризме, что вело к новой войне.

Таковы были два курса, из которых нужно было выбрать один – судьба Германии висела на волоске. Коренное различие между ними было старо как мир – это различие между принципами и идеалами. Первый путь означал работу на четко поставленную цель. Второй означал работу ради достижения власти; то, что будет потом, никого не интересовало. В этом и заключалось различие между двумя лагерями, между Грегором Штрассером и Германом Герингом. Позиция же Гитлера была такова: «Неважно, что будет после; давайте возьмем власть, ну а остальное само уладится».

Он разрешил Грегору Штрассеру и Герингу провести переговоры: Штрассеру – с Шлейхером и Лейпартом, Герингу – с Гугенбергом и Папеном. Он принял оба варианта действия. Шансы Штрассера на успех были гораздо выше. Генерал Шлейхер и глава профсоюзов Лейпарт согласились с ним. Большая часть гитлеровской партии также выступала за Грегора Штрассера. Он был вполне приемлем для Гинденбурга, потому что он был офицер и нормальный мужик. Гитлер же был для него капралом и шутом, Рем – гомосексуалистом, а это все было очень важно для Старика[46], который как-то раз в беседе с художником Максом Либерманом пренебрежительно отозвался о Гете как о человеке распущенных нравов. Когда же художник заметил, что «он, помимо всего прочего, написал «Фауста», Гинденбург пробурчал: «Это единственное, что его извиняет».

В те судьбоносные дни Грегор Штрассер дважды встречался с Гинденбургом. Германия и мир в Европе были почти спасены.

Всю горечь трагедии Грегора Штрассера можно понять, если не забывать о том, что он лично слышал от Гинденбурга на одной из этих встреч те самые слова насчет того, что Старик «никогда не сделает богемского капрала канцлером» (это презрительное словосочетание Гинденбург использовал, говоря о полукровке, человеке непонятного происхождения – Адольфе Гитлере). Сама преданность Гитлеру требовала, чтобы Грегор Штрассер приложил все усилия, чтобы занять эту должность и создать коалицию, в которой национал-социалисты будут занимать лидирующие позиции. Ему даже в голову прийти не могло, что не пройдет и двух месяцев, как Старик сделает именно то, чего он поклялся никогда не делать. Это пример характерной слабости честного человека, каким и был Грегор Штрассер. Никогда не кривя душой, он всегда принимал на веру слова других людей, и когда они нарушили свое слово, он погиб. А пошедший на такой шаг Гинденбург предоставил врагам Грегора Штрассера в национал-социалистической партии возможность оклеветать его перед Гитлером, обвинив в предательстве.

История тех восьми недель, в течение которых несколько человек в Берлине решили судьбу Германии, а Европа погрузилась в пучину войны, заслуживает более детального описания. Убийства чехов и поляков, события на линии Мажино, блокада Англии, сражение у Монтевидео, призыв британской молодежи в армию – все это, все эти тягости дня сегодняшнего суть дети тех судьбоносных берлинских недель конца 1932 года.

Тогда, в ноябре 1932-го, Грегор Штрассер ввязывался во все эти события с одной только мыслью: партия идет под откос, партия может погибнуть. Старик сказал ему, что он никогда не допустит Гитлера до поста канцлера. Лично он был предан Гитлеру – именно по этой причине он не пошел за братом Отто в момент их разрыва. Страна уже познала, что такое управление маленькой группки реакционеров – Папена и его кабинета баронов – и результаты выборов ясно давали понять, что населению Германии это не нравится и что государство постепенно подходит к тому моменту, за которым последует взрыв, направленный против них. Как же в такой ситуации спасти Германию и национал-социалистическую партию?

Никак уж, думал Грегор Штрассер, не путем союза с какой-нибудь аналогичной группировкой. Единственной альтернативой была коалиция между национал-социалистической партией и рабочими, состоящими в профсоюзах, которых нужно было отвадить от дискредитировавших себя социалистов с ненавязчивой помощью рейхсвера. Лейпарт и генерал Шлейхер желали сотрудничать с ним (но не с Гитлером) в рамках такой коалиции. Путь, предоставлявший возможность спасти страну и партию, казался очевидным.

Будучи организатором партии, Грегор Штрассер знал лучше кого бы то ни было то ужасающее состояние, в котором она находилась (примечательно, что об этом состоянии Геббельс сделал запись в своем дневнике после того, как Гитлер пришел к власти). Он знал, что структура трещит под грузом долгов, что еще одних выборов она не переживет – а в то время в Германии выборы проходили каждые три месяца – потому что никто даже не напечатает предвыборных листовок для этой партии. Пришло время, думал он, спасать то, что может быть спасено.

В конце ноября (до триумфа Гитлера оставалось всего восемь недель) генерал Шлейхер привел его к президенту Гинденбургу, который дал слово чести прусского генерала, что он никогда не сделает «богемского капрала» канцлером. Грегор Штрассер немедленно доложил об этой встрече Гитлеру, сказав, что место канцлера ему не светит, но что этот пост может занять он, Грегор Штрассер. Место же вице-канцлера в кабинете, возглавляемом генералом Шлейхером, может остаться за Гитлером.

В тот момент, когда Грегор Штрассер говорил об обещании Гинденбурга никогда не допускать до должности канцлера богемского капрала, Гитлер прервал его, сказав, что у него есть иная информация из других источников. Озадаченный Штрассер сообщил об этом генералу Шлейхеру. Тот выразил большую досаду и дал поручение своим агентам последить за своим предшественником на посту канцлера, человеком, которого он вознес на вершины власти и низверг оттуда, этим Мефистофелем нашей несчастной Европы – фон Папеном. (Чуть позже полицейские агенты сфотографировали, как Папен выходит из кельнского дома банкира Шредера после встречи с Гитлером, организованной нынешним министром иностранных дел Германии Иоахимом фон Риббентропом. Именно на этой встрече Папен согласился рекомендовать Гинденбургу кандидатуру Гитлера на пост канцлера при условии, что последний не будет рубить шашкой с плеча и оставит большинство старых (во всех отношениях) политиков, которые не придерживались нацистских взглядов. Шлейхер с горечью упрекнул Папена в том, что они на пару с Гитлером плетут какие-то интриги. Папен дал слово чести прусского офицера, заявив, что он не говорил с Гитлером. Тогда Шлейхер показал фотографию. После чего предложил исключить Папена из Общества графа Шлиффена (члены этой организации находились в контакте с офицерским корпусом) по причине дачи ложной клятвы. Однако дисциплинарное расследование так и не было завершено: его инициатор был убит 30 июня 1934 года – как и Грегор Штрассер.