Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А им, вдруг и сразу, открылась собственная бесчеловечность. На их глазах травили безобидного человека, а они не заступались, даже потешались. Как фашисты. Страшнее оскорбления, чем «фашист», не имелось.
После уроков, естественно, должна была состояться драка Озерова с Прыщом. На переменах он ходил, поигрывая мышцами, рассказывая, как уделает новенького шпингалета, но его похвальба ни у кого интереса не вызывала.
Он попытался снова задирать Аннушку, и уже другой мальчик встал на ее защиту:
– Не лезь к Медведевой, Прыщ! Выдавлю!
Обычно мальчишки выясняли отношения в укромном уголке, между спортзалом и палисадником, где их нельзя было увидеть из учительской, кабинетов завуча и директора. Дрались один на один или группа на группу – по-честному. А против Прыща за спиной Юрки-новенького выстроились все мальчишки-одноклассники. Девчонки в стороне стояли, наблюдали, не было только виновницы конфликта – Медведевой.
– Не-е по-о-онял! – нараспев возмутился Прыщ. – Все против одного, чё ли?
Ответили не хором, говорили один за другим, как монтаж на концерте – это когда стихотворение делят на строчки и всем раздают:
– Мы же не звери, как ты.
– По очереди, но с каждым, Прыщ!
– Давно надо было тебя отделать.
– Надоел!
– Чего вылупился? С кем первым драться будешь?
– Предоставляем право выбора.
– Да пошли вы! – пытался хорохориться струсивший Прыщ.
– Нет, это ты сейчас пойдешь отсюда, – шагнул вперед Юра Озеров. – Покатишься колбаской по Малой Спасской. Брысь, зараза!
Под свист и улюлюканье Прыщ стал продираться через кусты, побоялся по дорожке мимо одноклассников пройти.
– Ребята! – обратился к ним Юра. – По-нормальному, по-пацански, это меня надо было побить. Но знаете что? Айда ко мне домой? Мы только вчера от бабушки из Астрахани приехали. И у нас есть! Внимание! Тазик черной паюсной икры! Ее как колбасу режут и на хлеб кладут – вкуснотища! Сестра в садике, родители на работе. Скинемся на хлеб?
– И на пиво?
– Девчонок берем?
– Так уж и быть, берем несчастных.
– Почем пиво, кто знает? Я могу домой сбегать, у меня в копилке рублей тридцать мелочью.
По дороге Юра рассказывал, что они недавно получили квартиру и переехали на Петроградскую сторону, что у них в квартире, по выражению его мамы, Мамай прошел, не удивляйтесь.
Когда его родители, забрав младшую дочь из садика, пришли вечером домой, они обнаружили не мамаево побоище, а полную квартиру нетрезвых детей. Особенно выделялись девочки – по случаю первого сентября в белых фартуках и белых бантиках на косичках и хвостиках.
– Мои новые одноклассники! – широким жестом познакомил их Юра и добавил с гордостью: – Мы почти всю икру съели!
– Удачно я друзей на выходные пригласил, – сказал Юрин папа.
– Дети! Что с вами теперь делать? – пробормотала мама.
– Постлоиться попално, – неожиданно подсказала, картавя, маленькая сестра.
– Это мысль! – совершенно серьезно похвалил ее папа и, как взрослой, наклонившись, пожал с благодарностью руку. – Мальчики провожают девочек. Построились попарно!
– Пару выбирает девочка! – скомандовала мама, когда завихрилась неразбериха.
Аннушка не присутствовала на этой «прописке» Юры Озерова, сразу после уроков убежала домой, но в мельчайших подробностях знала о мероприятии. Потому что много дней все это обсуждалось взахлеб. Как Петров сел на узел, а внутри был абажур, как Ригин долго заводил патефон и говорил: система не европейская, возможно, американская, – как танцевали, как пришла соседка и Вера Колодяжная, круглая отличница, зубрилка, сказала соседке, что здесь проходит комсомольское собрание и репетиция концерта к Седьмому ноября, как Орлов сорвал цепочку от бочка над унитазом и его заставили после каждого сходившего вносить стул, лезть наверх, нажимать на рычажок и смывать, как пришли Юрины родители, выстраивали их попарно, мальчишек было больше, самых нетрезвых вывели из строя и посадили на диван – отпаивать крепким чаем, как мама Юры стояла у выхода и давала каждому понюхать ватку с нашатырным спиртом.
Класс сдружился, превратился в веселый сплочённый коллектив, в школу мчались как на праздник. Базой стала квартира Озеровых. Юрины родители, инженеры с электротехнического завода (абсолютно мировые родители!), стоически переносили, что в их доме постоянно присутствуют подростки: то репетируют капустник, то делают стенгазету, то отмечают чей-то день рождения. Аннушка несколько раз там бывала, но в общем веселье не участвовала. Она не умела шутить, подавать остроумные реплики, отгадывать шарады и изображать «клен ты мой опавший» в игре «крокодил». Она была одушевленной мебелью на этих вечеринках.
Прыщ попался на какой-то краже, его отправили в колонию для несовершеннолетних, его исчезновения никто не заметил. К Аннушке не стали относиться лучше, теплее – по-особому, она не превратилась в оберегаемую священную корову. Во-первых, потому, что не просила о жалости и несчастной не выглядела. Нелюдимой, замкнутой, стеснительной – да, но не жалкой, а себе на уме. Во-вторых, она была напоминанием о не самом благородном периоде их жизни. Ее приглашали, но не настойчиво, от нее не прятались, но и не брали во внимание.
Она приходила только с одной целью – смотреть на Юру. Она смотрела на него в школе: со своей последней парты первого ряда на него за второй партой в третьем ряду. Когда бы он ни оглядывался, обязательно наталкивался на ее взгляд. И на переменах, и на физкультуре, и на экскурсиях в музеи, и в походах. Она не пыталась с ним заигрывать, не старалась оказаться рядом, не приглашала на «белый танец» – она только смотрела. Ни для кого не было тайной, что означают эти взгляды: Медведева втюрилась в Озерова по самое не хочу. Однако над Аннушкой не смеялись, не подшучивали, они свое отшутили, деликатно делали вид, что не замечают ее влюбленности.
В середине третьей четверти Юра не выдержал. Сказал после последнего урока:
– Пошли за спортзал, поговорить надо.
Аннушка всегда знала, что у нее есть сердце, оно билось, иногда замирало от смущения, от страха доставить кому-то огорчение. Но Аннушка не ожидала, что взволнованное сердце способно разлететься на мелкие кусочки и пульсировать в каждой клетке, сделав тело невесомым. Юра сейчас что-то волшебное скажет – и она полетит…
– Ань, ты это… – мялся Юра. – Я все понимаю, и вообще. Ты очень симпатичная и все такое. Но, Ань! Ты длинная, а я короткий. Если я буду с тобой ходить, над нами будут смеяться.
«Ходить» обозначало «встречаться»: мальчик носит портфель девочки, провожая до дома, они вместе ходят в кино, на каток, в парк на аттракционы.
– Не знаю, – прошептала привычное Аннушка, чувствуя, что вместо того, чтобы оторваться и взлететь, она врастает ногами в землю.