Кок сощурился, пытаясь понять, уж не насмехаются ли над ним.

– Значит, все Ирины на борту «Мечты» остались живы, – весело говорила Маша. – Вот и чудненько! Вот и хорошо! – Она поднялась и стала медленно отступать к двери. – Счастья им, здоровья и сибирского долголетия!

На сибирском долголетии она пулей вылетела за дверь. И так же быстро помчалась в каюту, время от времени оглядываясь, не догоняет ли ее рассвирепевший кок.

Но Нафаня, поглядев ей вслед, только покачал головой и взялся за новый стакан:

– От’бабы дуры, а?!

«К тому времени, когда мы пришвартовались, наши бедные салаги уже не чаяли ступить на твердую землю. Казалось бы, ерундовая качка, а вымотала их хуже некуда. Был бы шторм, они б и то повеселее смотрели, хлопчики мои.

Кстати, это и в жизни так же. Сколько раз замечал: начнет иного человека злая судьба трясти и кидать об скалы, так он зубы стиснет, кулаки сожмет и выстоит. А если его же мурыжить потихоньку, то так качнуть, то эдак, да все чуть-чуть, все помалу – глядишь, уже и спекся наш человечишко. А чтобы героизм проявлять, нужны героические обстоятельства.

На суше распогодилось. Небо стало ну чисто затасканная рваная простыня: тут серое, там грязное, а вот тут через дырку вдруг нежный голубой ситчик проглянет. И ветер поднялся – красота!

Салаги изъявили желание пообедать в порту. Рыбки свежей жареной отведать, супчику в хлебной горбушке… А больше всего, конечно, им захотелось винца. Капитан на корабле строго ограничивает выпивку: не больше бокала за ужином, а за обедом – ни-ни! Оно и понятно почему.

Но четверо в таверну не пожелали идти.

Во-первых, чета Бабкиных. Рыжая Маша, вспомнив о том, что на другой стороне острова есть маяк, вцепилась в меня клещом. Оказывается, ей всю жизнь нравились маяки, но она ни одного не видела. Не могу, говорит, упустить такую возможность.

Честно говоря, тащиться на маяк мне не хотелось. В машину все не уберемся, а пылить по дороге полтора часа… Лень. Если б она настаивала, я бы отказался. Но так вышло, что настаивать она не стала: попросила – и молчит, ждет ответа. А лицо у нее прозрачное, беззащитное, глаза, как у ребенка.

Я в детстве думал, что у людей много слоев кожи. И у всех разное количество. У кого-то слой на слое лежит в сто рядов – получается броня, как у носорога. Таких ничем не пробьешь. А кто-то нарастит всего парочку: чуть ткнул – и сразу дырка. Будь я мальчишкой, сказал бы, что Яна Руденко самая непробиваемая, и кожа у нее крепкая, как ореховая скорлупа. А с другой стороны линейки этой – Маша: у нее кожица толщиной с новорожденный тополиный листик, все прожилочки можно разглядеть.

Жалко мне таких. Уж больно они уязвимые.

В общем, покочевряжился я, но согласился.

А вторая пара – мальчишка Зеленский со своей странной подругой. От нее я с некоторых пор ждал чего-нибудь заковыристого. Черт знает, каких винтиков ей в голову не доложили, но держится там все не то в невесомости, не то на честном слове.

Хотя тоже бабка надвое сказала. Иной раз послушаешь – нормальный человек, и говорит дельно. А другой раз хоть беги от нее прочь.

С транспортом нам неожиданно повезло. Нашелся тарантас, водитель которого готов был везти нас к черту на кулички, лишь бы платили. Расселись мы кое-как, притиснулись друг к другу – и покатили.

Режиссер с женой нам платочком помахали и отправились бродить по городу. Я им вслед смотрел, как они идут рядышком, близко друг к другу, и думал: до чего дружные пары подобрались у нас в этот раз! Никто между собой не ссорился! Душа радуется, честное слово.

На «Мечте» так сложилось, что нормальной семейной жизни никому из нас не выпало. Антоха еще молодой совсем. У Козулина в каждом порту по бабе, а за каждой бабой очередь на него, волосатого черта. Старпом разводится. Нафаня, если вздумает жениться, первую ночь еще вытерпит, а на вторую порубит молодую в люля-кебаб. Со мной все ясно – я на «Мечте» давно женат, ее из моего сердца ничем и никем не вытеснить.

Кто у нас остался? Капитан. У него жена была бой-баба. Из тех, кто коня на скаку остановит, в горящую избу войдет. Но лошади все по стойлам, дома стоят – не шатаются, и что же тогда делать? Правильно: избу поджечь, коня стегнуть, и потом с чистой совестью одного останавливать, другую тушить, и главное – не перепутать.

Тяжело с такими людьми. А нашу затею с «Мечтой» Галина осуждала, говорила, что дурью маемся. У нее был нюх на прибыльные и провальные дела, и, надо сказать, тут она не ошиблась. К тому же она, хоть и жена моряка, самого моря боялась, как черт ладана. Единственный раз нам удалось уговорить ее взойти на корабль, и тут вот такое получилось…

Как ни крути, выходит, и с нелюбовью к морю Галина была права. Не нужно было ей тогда идти с нами. Да что уж теперь говорить…

Единственный из всех, кто пристроен, – это Темир Гиреев. Он мягкий, ласковый, женщины таких любят. Его невеста ждет в Ленинграде (никак не привыкну называть город на новый лад!) Но и Темир женится не по большой любви, а потому что время пришло, пора семьей обзаводиться.

Обо всем этом я раздумывал, пока ехали к маяку. Каждый раз в этом месте на меня накатывает. Все из-за смотрителя, ясное дело.

Наш тарантас поднялся на скалу, обернув вокруг нее бессчетное количество витков. Ехали, как будто пряжу на веретено наматывали. Но когда все четверо моих подопечных увидели маяк, поняли, что оно того стоило.

Белая башня вырастала из золотого облака. Как он ухитряется на скале выращивать столько цветов, ума не приложу. Но цветут они у него с ранней весны до поздней осени. Я слышал, землю сюда ему завозили аж с материка, местная не подходила. Может и так. От этого паренька всего можно ожидать.

А вот чего нельзя было ожидать, так это того, что случилось, когда мы вышли из машины.

Мы шли друг за другом по дорожке, выложенной декоративным камнем. Впереди Бабкин, за ним Маша, затем я, а за мной, тихо шелестя о своем, Стефан с Наташей. Смотрителя я заметил, когда мы подошли почти вплотную. Он стоял на своем любимом месте, на площадке, спиной к нам. Обычный такой парень, волосы русые, плечи худые, лопатки из-под футболки выпирают.

Бабкин встал. Маша врезалась в него, но этот медведь даже не обернулся.

– Макар… – тихо сказал он, будто самому себе. И вдруг заорал, да так, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки:

– МАКАР!

Господи, я чуть не обделался от его крика. А уж я-то, поверьте, наслышался разных воплей за долгую жизнь. Мне почудилось, что даже башня маяка содрогнулась. В ту секунду я бы не удивился, если б она рухнула.

Смотритель вздрогнул, обернулся и озадаченно уставился на нашего медведя.

– День добрый, – говорит. – Меня вообще-то Матвей зовут!

Читал я в детстве про сказочных существ, которые обращаются в камень, если на них упадет луч солнца. А наш Бабкин окаменел, когда увидел лицо смотрителя. И если бы вы, как я, увидели выражение его глаз, вы бы тоже отвернулись».