— А теперь, может, избавишь меня от догадок и расскажешь всё сам? Но прежде... У меня тоже созрел к тебе вопрос. Важный. Ответишь?

— Хм... Попробую.

— Почему ты ходил вокруг да около вместо того, чтобы сразу попросить составить Агате компанию?

Гельмут сжал кружку в широких ладонях:

— Потому что у тебя могли быть другие планы на завтрашний вечер, а я хотел быть уверен. Только и всего.

— Вообще-то, за вопросы про жён и любовниц можно и по морде схлопотать.

— Ну, это не страшно! Морда у меня большая и крепкая, выдержит.

— Смотря кто бить будет...

— Я тебя разозлил?

Такие вопросы всегда вызывали у меня ощущение собственной острой неполноценности. Кто из нас двоих сьюп, спрашивается? Как Кене догадывается о нюансах состояния моего сознания, не обладая ни малейшими способностями медиума? По взглядам, жестам и словам? Так на кой чёрт тогда нужно умение читать мысли? И на кой чёрт нужны такие, как я, если всё, кажущееся тайным, отчётливо заявляет о себе в самых обыденных внешних проявлениях?

— Немного. Но не ты, а вообще. Неважно. Не обращай внимания.

— Нет, если не хочешь, не надо. Не буду просить.

Хочу, не хочу... Какая разница? Вечер всё равно свободен, а девушке может понадобиться защита, пусть и от придуманной угрозы, а не от реального положения дел.

— Я схожу с Агатой. Галантным кавалером быть не обещаю, но богатых старичков постараюсь держать на расстоянии от твоей сестры.

Он почти целую минуту вглядывался мне в глаза, словно стараясь понять, искренен я или сдаюсь под натиском обстоятельств, а потом просто сказал:

— Спасибо.

Но полицейские, и в самом деле, остаются собой даже за гробовой доской. В просьбе Гельмута нет ничего непристойного и странного, это верно. Ничего, кроме одного: причины возникновения.

— А почему ты сам не хочешь составить компанию сестре?

— Э... — Второе признание далось Кене ещё труднее первого. — Меня туда и на порог не пустят.

«Лицемерные снобы... Сами, небось, по молодости наделали кучу ошибок, только теперь тщательно это скрывают и морщат носы, когда видят того, кто может догадываться или знать... Нет, мне туда нельзя даже показываться.»

— Из-за твоей... деятельности?

— Угу.

«Жаль, что я не остановился, ведь ещё можно было всё вернуть, всё сделать чинным и благородным... И не пришлось бы сейчас просить чужого человека позаботиться о сестрёнке. Если бы он знал, как это унизительно... Не для него, для меня. И ведь наверняка думает сейчас: вот дурень, сам виноват в собственных трудностях. Да, виноват. Но я не мог поступить иначе ни тогда, ни сейчас! Потому что я такой, какой есть. И буду оставаться собой, неважно, сколького или скольких это может мне стоить...»

А вот сейчас мне следовало бы встать и съездить Гельмуту по лицу. Нет, не так. Провести серию не смертельных, но болезненных и обидных ударов, сломать нос, разбить губы, рассечь брови. У меня получилось бы, уроки бокса все ещё не забыты. Но я остаюсь сидеть на месте, поглаживая прохладный бок пивной кружки.

Почему?

Потому что Гельмут имеет право так думать. И что самое трагичное, он имеет право поступать в полном соответствии с собственными мыслями.

— Хорошо. Значит, завтра?

— Ты не сменил номер?

— Нет, номер прежний.

— Агата созвонится с тобой где-нибудь после обеда, идёт?

— Буду ждать звонка.

Он почувствовал холод, накрывший мои мысли. Не знаю, как, но почувствовал, и сморозил ещё большую глупость, чем можно было предположить:

— Этот долг останется за мной, Штайни. На всю жизнь. И знаешь...

Я уже догадывался, чем закончится эта логическая цепочка. Но чтобы облегчить участь Гельмута, спросил:

— Что?

— Если Агата тебе понравится, а ты понравишься ей, я ничего не буду иметь против... В-общем, ты понял.

— Спасибо.

А что ещё можно сказать? Как бы то ни было, мне оказана честь: старший брат дал своё благословение нашему возможному совместному будущему. И я даже могу радоваться, потому что троица: «Киндер. Кюхе. Кирхе» свято чтится женщинами рода Кене, а стало быть, супруга из Агаты получится замечательная. Но во мне упрямства не меньше, чем в моём знакомом, и предлагаемый «династический брак» вызывает отторжение самой мыслью о своём осуществлении. Хотя... Сначала всё-таки надо взглянуть на девушку, как советуют мне мои немецкие гены.

Пока я переваривал все услышанное и прочитанное, Гельмут счёл свою миссию выполненной:

— Извини, я, и правда, тороплюсь. Куча дел.

— Конечно.

— Останешься здесь?

— Да, допью пиво: жаль бросать на половине.

Он встал из-за стола, дёрнул губами, словно собирался напоследок сказать что-то важное, но передумал и ограничился привычным:

— До встречи!

— До встречи, — я отсалютовал кружкой вслед Гельмуту, пробирающемуся к стойке через плотную группу невесть откуда взявшихся любителей выпить и закусить.

Сейчас он положит перед фрау Гертой несколько купюр, общий номинал которых значительно превышает стоимость выпитого нами «Хохенхофа» и, наклонившись поближе к уху хозяйки, тихо попросит выставить мне «за счёт заведения» ещё пару-тройку кружек чего-нибудь забористого. А фрау Герта непременно согласится и добавит в чужую просьбу своего душевного ко мне расположения, отправившись в погреб к самым дальним бочонкам...

Да, так и будет. Мне даже не нужно вчитываться в чужие мысли, чтобы это знать. Но я хочу знать совсем другое!

— Ай-яй-яй, молодой человек! Ещё так рано, а вы уже погрузились в сумерки размышлений... Нехорошо нарушать каноны мироздания. Для принятия решения отведено утро, для действий — день, вечером подводятся итоги, а ночью... Ночь служит отдохновением и душе, и телу. Хотя многие из нас не прочь заставить тело немного потрудиться и после захода солнца!

Дребезжащий расшатавшимся в раме стеклом и одновременно шуршащий сухими осенними листьями, голосок миста Олдмэна был знаком мне так давно, что иногда в голову приходила совершенно шальная мысль о присутствии старичка в моей жизни с самого мига зачатия. Но я совсем не ожидал встретить его в заведении фрау Герты, потому что время, как было верно подмечено, слишком раннее.

— Доброго вечера.

— И вам, молодой человек, и вам! Только судя по строгой складке бровей, вы полагаете наступающее время суток вовсе не добрым, а обладающим противоположными свойствами характера.

Он подсел за мой столик, совершив вечно удивлявшее меня телодвижение: то ли подпрыгнул, то ли взлетел, чтобы примоститься на лавке, и аккуратно расстелил перед собой салфетку ровно за мгновение, как Эльга опустила на это же место тарелку с сырным печеньем. Тугие завитки седых кудрей, шлемом облегающие голову, пуговки глаз, выглядывающие из складок чуть набрякших век, как чёрные жемчужины из раковин, традиционные, как подъём государственного флага, румянец во всё лицо и клетчатый костюм, явно пошитый на заказ, потому что в детском ателье вряд ли нашлось бы что-то столь элегантное. Миста Би Олдмэн, бодрый, всезнающий, всепонимающий и, что самое главное, не имеющий дурной привычки ни осуждать, ни судить.