Спорос вновь зашевелил усами:

– Ну и долго мы будем тут стоять и чесать языками? Когда же мы отправляемся?

– Очень скоро.

– Куда? – спросила Мег. По спине пробежал зловещий холодок.

– Далеко-далеко, Мег.

– А как же мама с папой… и Чарльз Уоллес… и близнецы… не можем же мы просто взять и отправиться неведомо куда, когда Чарльз Уоллес так болен, и…

– Именно поэтому мы и отправляемся в путь, Мег, – ответил ей Мевурах.

Спорос вновь издал несколько переливчатых звуков, и Мег истолковала это как:

– Вы что, не можете взять и связаться с домом, просто дотянуться друг до друга и поговорить, когда вам надо? – А потом с ужасом: – Господи, я просто не представляю, как настолько невежественные существа, как вы, трое землян, вообще можете с чем-то справиться! Вы хотите сказать, что вы там у себя на Земле никогда не общаетесь ни друг с другом, ни с другими планетами? Вы хотите сказать, ваша планета так и вращается в космосе одна-одинешенька? Вам там не одиноко? Ему не одиноко?

– Кому – ему?

– Ну, или ей. Вашей планете. Это же ужасное одиночество!

– Ну да, пожалуй, так оно и есть, – согласился Кальвин. – Но наша планета прекрасна!

– Ну что уж там, – сказал Спорос, – что есть, то есть. Я-то ведь родился только вчера и оттуда попал сразу в Метрон Аристон, к Мевураху. Я не знаю никаких других планет, кроме планет солнечной системы Мондриона, и они между собой непрерывно болтают. Пожалуй, даже чересчур много болтают, если хотите знать мое мнение.

– Вообще-то, не хотим, – попыталась вмешаться Мег, но Спорос звенел себе дальше:

– От души надеюсь, что я не родился в какой-нибудь ужасной митохондрии, живущей внутри какого-нибудь жалкого человечишки, обитающего на одинокой планете вроде вашей. Вы же все с одной планеты, да? Я так и думал. Ох ты ж! Я сразу понял, что от вас не будет никакого проку в том, чтобы помочь мне преодолеть мои испытания. Я лучше посмотрю, который сейчас час.

– А как ты определяешь время? – с любопытством поинтересовался Кальвин.

– По листьям, разумеется. Ты хочешь сказать, что даже время суток определять не умеешь?

– Умею, конечно! По часам.

– А что такое часы?

Кальвин показал ему руку с часами. Своими наручными часами Кальвин очень гордился: часы он получил в школе, в качестве приза, они показывали не только время, но и дату, в них была секундная стрелка и еще вдобавок секундомер.

– Что за странный предмет? – Спорос уставился на часы с некоторым презрением. – Он только ваше время показывает или вообще любое?

– Наверно, только наше.

– То есть ты хочешь сказать, что если вам нужно узнать, сколько времени где-нибудь в галактике Мевураха или в какой-нибудь отдаленной митохондрии, эти ваши часы вам ничем не помогут?

– Ну… нет, не помогут. Они показывают время только в том часовом поясе, где я нахожусь.

– Иада могучая! Как же у вас на планете все запутано! От души надеюсь, что человек, в котором я обитаю, не с вашей планеты.

– Мне кто-нибудь объяснит, что тут происходит? – жалобно взмолился мистер Дженкинс.

– Мистер Дженкинс, – сказала Мег, – вы же знаете, кто такие эхтры?

– Нет, не знаю! Я только знаю, что они изображали меня.

Мевурах опустил свои огромные руки на сутулые плечи мистера Дженкинса и сурово посмотрел на него сверху вниз:

– В мире существуют некие злые силы.

Мистер Дженкинс молча кивнул. С этим он не спорил.

– Они действуют по всей Вселенной.

Мистер Дженкинс покосился на херувима, который расправил все свои крылья, словно потягивался.

– А они… они большие?

– У них нет определенного размера. Они могут быть любого размера. Эхтр может сделаться огромным, как галактика, и крохотным, как фарандола. Или, как вы видели, стать вашим собственным двойником. Все это силы пустоты, те, кто лишает Имен. Их цель – полностью аннулировать, то есть уничтожить, все Творение.

– А какое отношение они имеют к Чарльзу Уоллесу?

– Эхтры пытаются уничтожить его митохондрии.

– Но для чего им связываться с ребенком?

– Равновесие Вселенной не всегда зависит от великих и могущественных.

Луиза Большая настойчиво зашипела. Мег была почти уверена: змея хочет сказать, что она побудет с Чарльзом Уоллесом, чтобы подбадривать его, уговаривать продолжать бороться за жизнь.

– Луиза, пожалуйста, ради бога, ты с ним побудешь, да? Ты поможешь ему?

– Я побуду с ним.

– С ним все будет в порядке?

Луиза не ответила.

Мевурах сказал мистеру Дженкинсу:

– Если митохондрии Чарльза Уоллеса умрут, он тоже умрет. Вы это понимаете?

Мистер Дженкинс покачал головой:

– Я-то думал, он эти умные слова сам сочиняет. Я думал, он просто выпендривается. Я и не знал, что эти митохондрии существуют на самом деле.

Мевурах обернулся к Мег:

– Объясни!

– Я попробую. Но знаете, мистер Дженкинс, я сама не уверена, что все правильно понимаю. Я только знаю, что, чтобы жить, нам нужна энергия. Так?

– Ну да…

Мег чувствовала, как Мевурах вникает ей нужные сведения. Ее разум машинально рассортировывал их, упрощал, переводил в слова, которые, как она надеялась, мистер Дженкинс должен понять.

– Так вот, у каждой из наших митохондрий есть своя встроенная система, ограничивающая скорость, с которой она сжигает топливо. Это понятно, мистер Дженкинс?

– Продолжай, Маргарет.

– Если количество фарандол в митохондрии падает ниже определенного значения, тогда переноса водорода не происходит, топлива становится недостаточно, и в результате наступает смерть от недостатка энергии.

Мег почувствовала, как по рукам и ногам у нее поползли холодные мурашки. Описывать словами то, что, возможно, происходит сейчас внутри Чарльза Уоллеса, было почти невыносимо.

Она почувствовала, как Мевурах подталкивает ее изнутри, и продолжила:

– С митохондриями Чарльза Уоллеса что-то происходит. Я не знаю точно, что именно, потому что там много слов, которых я не понимаю, но его фарандолы умирают – может быть, даже убивают друг друга, – нет, не так. Я так поняла, что они отказываются петь, хотя это какая-то ерунда. В общем, они умирают, и от этого его митохондрии не могут производить достаточно кислорода.

Тут она прервалась и сердито воскликнула:

– Мевурах! Это же все какая-то ерунда! Как мы вообще можем им помешать делать то, что они делают, когда они такие крохотные, что их даже не видно? Скажите наконец! Чем мы можем помочь Чарльзу?