Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Понимаю, — кивнул я со всей серьезностью. — Полагаю, не обращать внимания на этих праздных болтунов, вам уже советовали?
— Их императорское высочество…
— Я понял, — словно бы в задумчивости, нагло перебил я генерала. Умышленно, причем. Стоило взглянуть, как Милютин это воспримет. Ну и за одно, ненавязчиво указать одному из дюжины министров его истинное положение. Подчиненное, замечу, положение. Между прочим, мне подчиненное! — Остался лишь один аспект, на который я пока не вижу ответа… Простите великодушно, Дмитрий Алексеевич. Но хотелось бы знать, какими именно словами великий князь подвиг вас на посещение моей скорбной юдоли?
— Да полноте вам, ваше высокопревосходительство, прибедняться! — неожиданно и совершенно непонятно от чего, вдруг возбудился Милютин. — Уж и кому, так не вам! Никто в свете и не сомневался, что после кратного периода потрясений, вновь займете причитающееся вам место!
— Ваши бы слова, да Богу в уши, — фыркнул носом я. — И тем не менее? Что именно сказал вам князь Константин Николаевич?
— Его императорское высочество, — с легким оттенком укора в голосе, поведал мне этот «буратино» страшную тайну, — изволил заметить, что единственно граф Лерхе способен обратить злобное тявканье в ангельские хоры! И что, мне… всем нам ныне придется тесно стакнуться. А потому, чтоб я не вздумал противиться всякому вспоможению, буде таковое последует с вашей, ваше сиятельство, стороны.
— Вот как?
Князь Константин не первый раз демонстрировал какую-то, чуть ли ни святую веру в мои способности. Вплоть до того, что решился проигнорировать мнение заслуженных адмиралов и морских инженеров-кораблестроителей, и заказал-таки проектирование линейного броненосца по моим карандашным наброскам. Но чтоб так… Пёсий лай в ангельские хоры… Очень уж это походило на некий аванс. Скрытое извинение за месяцы равнодушного игнорирования после смерти императора Николая.
— Хорошо, — кивнул я, изо всех сил, удерживая губы от того, чтоб они, коварные, не расползлись в широченной улыбке. Сердце билось как сумасшедшее. Чувство, или даже предчувствие скорого наступления чего-то хорошего, каких-то положительных изменений в жизни, прямо-таки переполняло меня.
— Хорошо, — еще раз повторил я, усилием воли, отодвигая трубящие туш мысли в сторону. — Вам должно быть уже ведомо о приближающейся войне?
— Войне? — удивление человека, призванного первым узнавать о таких вещах, было предельно искренним. — И с кем же мы намерены воевать?
Выпустил воздух сквозь зубы, и в несколько фраз пересказал суть известий из подборки, появившейся у меня стараниями князя Владимира. Естественно, лишь о балканской их части. Ни к чему смущать исключительно порядочного военного министра моими планами по разжиганию общеевропейской кровавой бойни. Намекнул, что и мы, Российская Империя, не сможем оставаться в стороне. Но нашим доблестным воинам было бы не в пример легче воевать басурмана, появись в их тылу несколько крупных и хорошо вооруженных отрядов братьев славян.
— Конечно же, там понадобятся и наставники по военному делу, и наше самое лучшее оружие, и потребные припасы. Но уж это-то мы вполне в состоянии организовать, — грустно улыбнулся я. — Однако там, в Сербии, в Черногории, в Болгарии, днем с огнем не отыщешь человека, способного объединить разрозненные группы партизан в интернациональные бригады. А бригады сии в армии…
— Так это же… — вспыхнул круглыми глазами от радости Милютин.
— Именно что, сударь! Именно! Это дело для львов! Для покорителей Ташкента и Кавказских горцев. Истинные радетели идеи славянского единства под эгидой Державы должны будут делом доказать свои высокопарные лозунги. Там найдется место не только прославленным генералам, но и тем господам, чьим долгом станет возжечь огонь борьбы в сердцах покоренных турком народов!
— Господи, как просто, — с облегчением вздохнул Милютин. — И как скоро, по-вашему, изнывающие под пятой мусульман славяне будут готовы выступить?
— Дайте подумать, Дмитрий Алексеевич… Думается мне, уже этим летом до нас дойдут вести о первых таких выступлениях.
— Но как? Как вы можете определять такое… Да еще со столь пугающей точностью?
— Ну и чего же в том этакого, — хмыкнул я. — Весной в Порте собирают налоги, а с началом лета начинается сбор недоимок. Казна султана пуста, как барабан. Так что со славян теперь станут сдирать последнюю шкуру. К середине лета, у нас должны быть готовы к отправке на полыхающие восстаниями Балканы и караваны с оружием, и отряды военных советников.
— Мы что же? — поморщился военный министр. — Мы — Империя? Мы — императорская армия?
— А для нас время наступит позже. Много позже. Хорошо, если к лету семьдесят седьмого успеем разродиться.
На том наша приватная беседа и закончилась. Задумчивый Милютин стал как-то вяло реагировать на попытки обсудить с ним подготовку к войне. Так что мне не оставалось ничего иного, как, отговорившись делами, отправить гостя восвояси.
Забегу немного вперед, и поведаю о неожиданных результатах этого разговора тет-а-тет. К вящему моему удивлению, Милютин вдруг резко переменил мнение касательно изобретенных Барановским полевых орудий. Стал яростным их сторонником и даже более того: до того нахвалил новую пушку своему высочайшему патрону, что морское министерство тут же заказало проектирование нового оружия для новейших броненосцев нашему с Владимиром Степановичем проектному институту.
Признаться, инженер уже давным-давно вел работы в этом направлении. Полевые пушки — дело нужное. Но войскам еще нужно было оружие помощнее. Гаубица. Адская штуковина, способная забрасывать пол пуда взрывчатки за горизонт.
Главный калибр боевого корабля же — нечто совершенно иное. Там следовало предусмотреть множество сопутствующих механизмов. Всякие там поворотные башни, системы поднятия ствола, и, что самое, на мой взгляд, главное — дальномер! Без этой штуки даже самая лучшая в мире пушка всего лишь несколько тонн бездарно изведенного металла!
Под это дело, я еще попросил Барановского, и прочих инженеров, размещенного в Кронверке Петропавловской крепости института, подумать о орудии устрашающих размеров. Что-нибудь вроде знаменитой немецкой «Доры». Нечто, способное угрожать пробравшимся в Проливы не дружественным кораблям. Колоссы, раз и навсегда отвадившие бы всякие там Великие Морские Державы от Босфора и Дарданелл, буде эти места попадут нам в руки. Я, как бы фантастично это не звучало, хотел, чтоб грядущая война принесла Родине пользу. В том числе и в экономическом плане. А свободный проход торговых судов в Средиземное море, к рынкам Италии, Франции, Испании, мог обернуться баснословными выгодами. Пусть и не моими личными. Черт бы с ними.
В общем, полезная вышла беседа. Потом, после, мы с Милютиным все так же спорили. Горячились даже, отстаивая свою точку зрения на заседаниях Совета министров или комиссии по подготовке к войне.
