— Ты что, не понимаешь, что ты трусиха, и только? Ты просто боишься и подниматься наверх, и разговаривать со мной, и принять любовь профессора.

София была ошарашена и рассержена. Более того, она была просто в бешенстве. Да откуда Лидии знать, что творится на душе у таких людей, как она? Что они чувствуют, когда их не замечают и обращаются к ним только для того, чтобы посмеяться? Что Лидия знала о страхе, о том, как он парализует, неотступно преследуя тебя?

— Ты совсем ничего не знаешь, — пробормотала София.

— А здесь ты ошибаешься. Я знаю все и о тебе, и о себе, и о твоем отказе. Ведь ты сказала «нет», не так ли? Ты решила отказаться от исполнения своего долга.

— Это не мой долг. Эту обязанность возложили на меня другие. Ну не чувствую я себя этим драконом, этим Тубаном. Во мне его нет, да и зачем ему нужно хотеть находиться в таком никчемном создании, как я? — обиженно возразила София.

— Да еще и с такой показной жертвенностью, что гроша ломаного не стоит. — Выражение лица Лидии было откровенно презрительным. — Не существует никакого «зачем». Ты происходишь от Лунга, и это все объясняет. Я тоже не выбирала Растабана, но он выбрал меня, и я приняла это. Думаешь, я не боюсь?

— Ты никогда не боишься, — пробормотала София. — Как может бояться человек, проделывающий такие штуки, как ты, который летает…

— Боятся все, — пренебрежительно перебила ее Лидия. — Думаешь, все, кроме тебя, идеальны? Я боюсь, очень боюсь, и меня пугает все, о чем рассказал мне профессор. Я не понимаю его, и мне хотелось бы сбежать, просто вернуться обратно в мой цирк и продолжать заниматься тем, чем я всегда занималась. Но я не могу. Кто-то наделил меня этим ужасным даром: он поместил в меня это семя, эти удивительные возможности, которые пугают меня. Но я не могу выкинуть их, я должна придать им смысл. Вот почему я воспользуюсь ими и сделаю то, что назначено мне моими предками.

Да, все казалось так просто. Но София твердила себе, что она определенно не сумеет научиться пользоваться ими, что, должно быть, произошла какая-то ошибка и она оказалась неподходящим для этой роли человеком.

— Я отнюдь не нуждаюсь в тебе, чтобы выполнить свой долг. И я говорю с тобой не ради того, чтобы убедить тебя помочь мне. Ты просто очень сильно бесишь меня. Профессор действительно любит тебя. Ты наконец-то скрасила его одиночество, и для него ты стала особенной.

София закачала головой:

— Ты не понимаешь, ты не можешь понять…

— Это ты не понимаешь саму себя. Если ты предпочитаешь продолжать в таком же духе, довольствуясь жизнью в сиротском приюте, как мышь в клетке, то ты вполне вольна поступать так. Но я хочу, чтобы ты знала, что ты ни в чем не испытываешь недостатка и что сейчас ты отказываешься от всего: от возможности совершить нечто грандиозное, нечто полезное, от любви человека, искренне привязанного к тебе, и из-за тебя он отказывается от исполнения своего долга. Ты понимаешь, что профессор стал все реже заниматься своими обязанностями Хранителя, и все это только потому, что любит тебя.

София втянула голову в плечи, ее затошнило. Никогда еще в своей жизни она не чувствовала себя так плохо, и это было не только от головокружения.

— Спусти меня вниз, — чуть слышно пробормотала она.

Лидия выругалась вполголоса:

— Проклятая трусиха.

Она обхватила Софию за талию, осторожно спустила девочку с крыши, доведя ее чуть живую до окна, и втолкнула в комнату. София села на пол, опустив голову вниз.

— Ты сделала свой выбор, — холодно бросила Лидия, направляясь к двери. — По крайней мере, теперь ты сама за себя отвечаешь.

12 Тайны подземелья

После разговора с Лидией София уже не была вполне уверена в том, что хочет отказаться от своей миссии. Решительность Лидии, ее презрительный взгляд задели Софию за живое. И хотя ей было тяжело признать это, но Лидия оказалась на высоте.

По этой причине София много раз останавливалась возле дверей библиотеки. Она очень хотела извиниться перед профессором и сказать ему, что готова приступить к обсуждению, но все еще не может поверить, что она последний потомок Лунга. Быть может, такой великий дар у нее, в наименьшей степени способной воспользоваться им, был чистой воды случайностью. Девочка прекрасно понимала, что все ее усилия найти ответ на этот вопрос были всего лишь жалкой попыткой отсрочить окончательное решение. А вот Лидия не побоялась, она готова выполнить свою миссию.

А что ей мешало сделать то же самое? Страх? Но ведь и Лидия боится. Или это происходит оттого, что она ощущает свою растерянность и ничтожность? Но это снова лишь отговорки, и не более того. Правда была в том, что кто-то попросил ее о помощи, а она попятилась назад, почувствовав себя слишком слабой. Профессор нуждался в ней, и если его послушать, то и в целом мире. Когда София отказалась взять на себя какие бы то ни было обязательства, он не указал ей на дверь, напротив, он попросил ее остаться, потому что любил ее. Так он сказал, и этого она не могла отрицать. Быть может, стоило измениться, лишь бы только еще раз в жизни ощутить то, что значит быть любимым на самом деле. Профессор пошел ради нее на жертвы, и не только на словах доказал, как важно для него, что она была рядом с ним, но и на деле. Не пришел ли теперь ее черед?

В тот вечер София решила начать действовать. Ее измучили все эти сомнения, и она понимала, что уже нельзя продолжать откладывать выяснение отношений. Девочка остановилась у дверей кабинета профессора и постучала. В ответ из библиотеки донеслось непонятное бормотание человека, погруженного в работу. Дрожащей рукой девочка повернула ручку двери и вошла в комнату. Склонившийся над своими книгами профессор водил пальцем по древнему манускрипту.

— Томас, сегодня никакого чая.

Он поднял глаза и, увидев Софию, застыл от удивления. Девочка остановилась на мгновение, а потом подошла и молча села рядом. Она подумала о том, как бы было здорово, если бы он все понял и ей бы не пришлось ничего объяснять. Но профессор с серьезным выражением лица снял очки и потер переносицу указательным и большим пальцами. Он выглядел очень усталым.

— Полагаю, ты пришла сообщить мне, что хочешь уехать, не так ли?

От этих слов София почувствовала, как сердце екнуло в груди.

— Не беспокойся, я уже думал об этом, — грустно улыбнулся мужчина. — Отцовскому ремеслу невозможно научить, и мне придется ограничиться лишь исполнением своих обязанностей Хранителя, не вторгаясь в территории, не входящие в мою компетенцию. — Профессор пару раз нервно поправил очки. — Я отвезу тебя в приют как можно раньше и попытаюсь придумать какое-нибудь стоящее оправдание, чтобы ты не оказалась в затруднительном положении. И я, разумеется, постараюсь сделать так, чтобы тебя удочерили как можно скорее, ведь ты и в самом деле заслуживаешь того, чтобы иметь семью…