— Пойдемте в дом. — Из толпы выступил коренастый низкорослый мужичок неопределенного возраста с невероятно глубокими морщинами.

С его слов картина происшедшего выглядела таким образом: на следующий день после их предыдущего визита Сергей собрался в Москву. Когда вернется, не говорил, сказал только: надолго. Все дела и печать передал ему: он прежде работал бухгалтером и помогал Ожегову вести финансовые документы. Вернулся Сергей в тот же день, достал из сейфа и вычистил свой пистолет и попросил двух мужиков, у которых было охотничье оружие, покараулить ночью. Сам перебрался в мастерскую: там безопаснее — железная дверь и единственное небольшое окно с решеткой. Про посетителей, то есть про Турецкого с Грязновым, велел никому ни при каких обстоятельствах не рассказывать.

На другую ночь Ожегов бдение отменил, хотя добровольцев набралось полдеревни, когда все узнали, что их лидеру и идейному вдохновителю угрожает опасность.

Утром через окно в мастерской кто-то увидел, что Сергей лежит на полу. Попробовали открыть дверь, не поддается — закрыта изнутри на засов. Дернули трактором.

Ожегов застрелился из своего пистолета.

Вызвали следователя из района. Следователь осмотрел мастерскую: окно цело, дверь действительно была закрыта на засов, когда взламывали, его вырвали с мясом, никаким иным образом попасть в помещение нельзя. Следователь допросил для порядка по-быстрому нескольких человек. Ничего, разумеется, не выяснил, никто ничего не слышал. В итоге констатировал самоубийство. И, наконец, сегодня приехали люди на черных «волгах» с удостоверениями ФСБ, перевернули весь дом и всю мастерскую, уехали всего час назад.

Завершив свой несколько сумбурный рассказ о событиях последних дней, морщинистый мужичок перевел дух и оценивающе посмотрел на московских сыщиков. Оставшись, очевидно, довольным увиденным, он со значением поднял палец вверх и добавил:

— А главное, Серега просил меня передать вам, если что: экскурсия разрешена для своих.

— И все? — переспросил Грязнов. — Больше он никаких сообщений не оставлял?

— Нет, — ответил мужичок, — только это, и сказал: «Если придут снова, а меня нет, передай: экскурсия разрешена для своих».

— В оранжерею! — скомандовал Турецкий. — Будут нам, Слава, кактусы, будет и текила! Помнишь, что он нам в прошлый раз твердил? Температурный режим, экскурсий не водим…

— Может, он не доверял вам поначалу, — с умным видом заявил морщинистый мужичок.

— Я вижу, вы человек бывалый, — Турецкий вложил в эту фразу всю уважительность, на какую был способен, только бы не рассмеяться, — скажите нам: хоть что-нибудь указывало на то, что Ожегов собирается покончить с собой? Подумайте хорошенько.

— Да чего тут думать! — Морщинистый абориген не поддался на грубую лесть Турецкого. — Следователь вчера уже спрашивал, я ему сказал и вам скажу: нет и еще раз нет. Это все гипноз. Я сам видел недавно по ящику: человеку показывают какую-то мигающую хреновину, он отключается, и его потом что угодно можно уговорить сделать, хоть с самолета прыгнуть без парашюта. Двадцать первый век на носу. — Он снова смерил взглядом заезжих сыщиков, на сей раз не оценивающе, а разочарованно, даже с сочувствием, как ископаемых динозавров, невесть откуда взявшихся в наше цивилизованное время.

Он делал страшные гримасы, когда Турецкий с Грязновым бесцеремонно копались в колючках, норовя потревожить их нежные души, но вмешаться не рискнул. Примерно через полчаса их поиски увенчались успехом. Слава, расцарапавший в кровь все руки, извлек на свет папку.

— Обрати внимание, господин «важняк»: если не близняшка, то родная сестра той папочки из Дома моды, — произнес он тихо, чтобы слышал только Турецкий.

— Посмотрим в машине, — заметив любопытный взгляд сопровождающего, ответил тот также тихо.

В мастерской их не ждало ничего интересного: попасть в нее, как ни крути, можно было только через металлическую дверь либо через маленькое окно с решеткой толщиной в большой палец.

— Черт! — Грязнов со злости ударил и без того разодранным кулаком по массивной станине. — Не мог он просто так взять и застрелиться! Бред это все! Может, эти гребаные фээсбэшники его хлопнули, а потом вставили стекло? От них, свиней, всего можно ждать.

Он отправился проверять свою фантастическую гипотезу и вернулся злее прежнего.

«У меня дежа вю, все нынче страдают дежа вю», — думал тем временем Турецкий, не обращая внимания на друга — Славка не маленький. Все это имело место быть в прошлом: и оранжерея с папкой, и якобы самоубийство в закрытом помещении. Но если папку в оранжерее на заре своей карьеры он находил, то такого вот самоубийства, как ни старался, припомнить не мог. Не было такого дела. «Ладно, — решил он, расслаблюсь (лучше, конечно, коньячком) — вспомню».

По пути в райцентр Турецкий пролистывал папку.

— Слушай, Слава: двадцать девять восемнадцать шестьдесят… сорок восемь сто пятнадцать пятьдесят… Улавливаешь?

— Нет. — Грязнов сбавил ход и оторвал взгляд от колдобин. — Ну-ка, ну-ка?

— Поэзия цифр.

— Тьфу на тебя! — Их здорово тряхнуло, и Грязнов вновь сосредоточился на дороге. — Белинский, блин!

— Он кого-то ждал и не хотел, чтобы его посетителя кто-то видел, поэтому распустил охрану. Значит, он ему доверял. А доверять он мог только давнему знакомому.

— Пока все складно, — согласился Грязнов, — дуй дальше…

— Теперь спрашивается: доверял ли Ожегов своим работникам, по крайней мере, тем, кого пригласил в боевое охранение?

— Ну. Хотя наверняка не хотел он никого втягивать в свои дела. Тут ты сам понимаешь, крутой деревенской закваски маловато будет.

— Мы, кстати, не выяснили, что у него за народ здесь. Может, сплошь основной спецназ… Я не к тому веду. Если требовалось сохранить инкогнито визитера, среди ночи это как два пальца об асфальт, выражаясь твоими словами. Тем более что они профессионалы, а местные тут, судя по всему, не из болтливых. Выходит: либо человек сильно уж приметный, какая-нибудь двухметровая баба на одной ноге, либо Ожегов сам хотел своего посетителя подстрелить, если что пойдет не так.

— Я думаю первое вероятнее, если ему хотелось пострелять, подмога не помешала бы. И главное, по-прежнему ни хрена не ясно: откуда у него эта папка? Твой одноногий человек-слон подогнал или наш покойник сам ее где откопал? Или, может, все-таки Невзоров ему ее доставил, а нам он тогда просто не поверил и решил пока у себя подержать? И почему он в конце концов застрелился? А если не застрелился, тогда кто этот спектакль устроил?

В райотдел они ворвались как смерч в застойный лиман. Сразу все задергались, лоснящийся от жира сержант рысью приволок им две чашки кофе, на ходу расплескивая себе на живот, молодой следователь принял их в своем кабинете, сам он остался стоять, так как стульев было всего два.

— Типичный случай суицида, — произнес он скороговоркой, чтобы скрыть волнение, — совершенно типичный.