Нельсон также послал Фанни экземпляр баллады, написанной каким-то «старым моряком». В ней прославлялись подвиги Нельсона, совершенные в Валентинов день.

Герой, Британский лев, Ахилл,

Врага сломив сопротивленье,

Его ты бегство обратил

И заслужил благословенье.

И в память о великом дне,

О Дне святого Валентина,

«О Нельсон мой! приди ко мне!»

Несется зов ко всем любимым.

Кроме того, в Норфолк были отправлены пять зарисовок сражения и экземпляр принадлежащих Нельсону «Некоторых замечаний касательно моей службы на «Капитане», где в славный День святого Валентина развевался мой вымпел». К ним прилагалась заметка, описывающая «Патентованный мост Нельсона для абордажа крупных судов». В конверт другого письма, рассказывающего, как любят и уважают Нельсона на флоте, оказался вложен пространный комический рецепт «поджарки из испанцев» повара Горацио Нельсона. «По-моему, все эти почести мною заслужены, — комментировал он, обращаясь к жене. — Ты наверняка порадуешься, ведь не в последнюю очередь благодаря мне День святого Валентина стал самым славным в истории Англии».

Нельсон, как и обычно, явно стремился поразить воображение Фанни доблестными деяниями во славу отчизны, хотел убедить в своей славе и заставить ее хоть как-то выразить гордость за мужа, а не просто жаловаться на невзгоды, что повторялось из письма в письмо и изрядно его раздражало. ««Агамемнон», — писал он Фанни, будучи еще командиром этого корабля, «одного из лучших шестидесятичетырехпушечников во флоте», — известен всей Европе». И хоть «все это суета», не упускает возможности сообщить — письмо, посланное «Горацио Нельсону, в Геную», нашло адресата. Когда же Нельсона в большой компании спросили, неужели отправитель рассчитывал, что письмо попадет к кому нужно, тот ответил: «В мире есть только один Горацио Нельсон! В Италии меня знают повсюду: нет ни одного государства или города, где не звучало бы мое имя. Италия — мой личный «Правительственный бюллетень»».

Но в ответных письмах Фанни Нельсон нет и намека на восхищение известностью мужа. Гораздо больше ее волнует его долгое отсутствие. «Я места себе не нахожу, пока не получу от тебя очередной весточки, — говорится в одном из них. — Поверь, дорогой мой муж, мне очень, плохо». В другом она пишет, как ей «не хватает слов», дабы выразить тревогу за него, и вся жизнь ее проходит «как на дыбе». В третьем умоляет никогда более не брать вражеских судов на абордаж: «Ты слишком много рискуешь. Должно быть, сам Бог хранит тебя… Умоляю, не надо самому лезть в пекло. Оставь это на долю своих лейтенантов: пусть отчаянные дела, вроде абордажа, вершат другие. С Божьей помощью ты выковал себе характер и сделал имя, уважаемое всеми, так отчего бы теперь не успокоиться?» Уподобляя леди Нельсон «нетерпеливой школьнице, считающей дни, когда наконец кончатся опостылевшие занятия», ее свекор вспоминает, как напугана и подавлена она была, получив в ответ на одно из своих писем короткую записку, отправленную непосредственно перед столкновением с вражеским судном: «О своем характере и добром имени я позабочусь сам. Жить опозоренным — невыносимо. Славная смерть — завидная судьба».

«Его бедная жена и впрямь места себе не находит в тревогах о нем, — пишет Нельсон-старший. — В таких условиях брак из благословления превращается в муку: и здоровье уходит, и нервы безнадежно расшатываются». Правда, постоянные призывы жены не рисковать жизнью, больше думать о здоровье, сетования на то, как она вся извелась в страхах за него, отнюдь не улучшали и душевного состояния самого Нельсона. Порой он откликался успокоительно: «Ну зачем ты в самом деле себя изводишь? Не думай ни о чем, все будет хорошо, вернусь целым и невредимым… Ты моя единственная радость… Куда бы ни забросила меня судьба, только о тебе и думаю». Но чаще оставлял ее «причитания» без внимания, а порой огрызался: «Не понимаю, отчего ты так себя мучаешь? Я чувствую себя хорошо, твой сын здоров, у нас все в порядке, насколько позволяет служба». Но письма продолжали идти, и тон их не менялся. Кое-что ему, положим, в них нравилось… Например, когда жена писала о том, как в Бате «о нем толкуют на каждом углу». Но дальше, вместо того чтобы развить эту тему и самой присоединиться к славословиям, чего он так жаждал, Фанни переходила к светским сплетням, рассказам о курортниках на водах в Бате и так далее.

Нельсон не хранил верность жене — да от морских офицеров, подолгу находящихся в походах, трудно и ожидать супружеской верности. В написанной им биографии Нельсона, просмотренной и одобренной леди Гамильтон, Джеймс Харрисон признает: «отнюдь не будучи беспринципным соблазнителем жен и дочерей своих товарищей», Нельсон в то же время «завоевал репутацию куда большего почитателя прекрасного пола, нежели того требуют высшие нормы христианской нравственности. Его непохвальное влечение вкупе с некоторой склонностью к давно уже вошедшей в жизненный обиход английских моряков невоздержанностью в речи — единственное, что бросает тень на безупречный во всем остальном моральный облик великого человека». В Ливорно Нельсон познакомился, скорее всего через британского консула Джона Адни, с оперной певицей Аделаидой Коррелья, уже давно привыкшей к вниманию со стороны морских офицеров. Синьора Коррелья славилась свободным поведением, и открытый роман Нельсона с ней вызвал известное удивление и порицание иных сослуживцев: он заказал для певицы местному художнику свой портрет в миниатюре и посылал ей деньги через английского негоцианта и уполномоченного адмиралтейства в Ливорно. «Обедал с Нельсоном и его куколкой», — записывает капитан Томас Фримантл, тогда еще неженатый и монашеским нравом отнюдь не отличавшийся. «Заглянул к старине Адни, пошли с ним в оперу. Он представил меня на редкость привлекательной гречанке», — гласит другая дневниковая запись. И еще, несколько позже: «Обедал с Нельсоном. На борту — Куколка, у нее боли в боку. Нельсон делает из себя посмешище… Обедал с Нельсоном и Куколкой. Обед прошел поистине ужасно»[17].

О романе Нельсона с Аделаидой Коррелья, отнюдь не являвшемся секретом для сослуживцев, жена так и не узнала, но слухи о том, какому риску он постоянно подвергает себя, несмотря на все ее заклинания, до Фанни доходили регулярно. 27 мая 1797 года она узнала — Нельсону приказано бросить якорь нового флагмана, семидесятичетырехпушечного «Тезея», близ Кадиса в виду всего испанского флота, практически на расстоянии выстрела от испанского контр-адмирала. А 3 июля того же года он опять сошелся с противником в рукопашном бою, когда, в ходе штурма Кадиса, его адмиральский шлюп столкнулся со шлюпом испанского военачальника, и команды обоих, мало что различая в сплошном дыму от артиллерийского огня, бросились друг на друга.