Я был далеко от главного ядра Добровольческой армии, для которой я — человек чужой. Мне 66 лет — себя не переделаешь. Той волевой силы, активной, которая нужна сейчас и которая так определенно и ярко выявлялась у П.Н.В. (Врангеля. — А.Г.) и в достаточной мере имелась у А.П. (Кутепова. — А.Г.), и которой не было достаточно у Великого Князя, у меня ее тоже недостаточно. И это может отразиться пагубно на всем нашем деле, если наступят события, дозволяющие принять широкое участие в борьбе.

Есть люди, которые могут быть только на первых ролях, и тогда они блестящи, а вторых ролях они или невыносимы, или просто малоудовлетворительны. Таким был П.Н.В. (Врангель. — А.Г.); есть, наоборот люди, которые на вторых ролях могут быть хороши, и даже очень. И без лишней скромности скажу, что причисляю себя именно к хорошим. Но для первых ролей мне не хватает воли и вкуса к власти, личного честолюбия и потому и умения изображать из себя важную фигуру и т. п. Конечно, я сделал большую ошибку, что, зная себе цену вообще, 27 января 1930 года согласился, на основании какого-то эфемерного указания АП-ча (Кутепова. — А.Г.) о том, что я являюсь товарищем председателя РОВС, стать во главе РОВС. Но не судите меня строго за это — в ту минуту отказаться, помимо некоторого смятения, которое это могло вызвать на несколько дней, ведь это было бы всеми понято, как трусость.

Не могу сказать, что совершил какой-то акт смелости, приняв после похищения генерала Кутепова должность председателя РОВС. Повторяю, сваливать меня незачем, об этом могут говорить только люди или злоумышленные, или совершенно не знающие ни меня, ни П.Н-ча (Шатилова. — А.Г.), но от сознания того, что я не удовлетворяю тем требованиям, даже скромно сформулированным, которые обстоятельства требуют от председателя РОВС, до настойчиво преследующей меня мысли о необходимости передать бразды правления более молодому и энергичному, более предприимчивому, немножко авантюристическому человеку всего один шаг».

Летом 1934 года РОВС вошел в финансовый кризис. Пустая казна требовала предельно сократить раздутый штат. Постоянные совещания с Абрамовым и Кедровым говорили лишь о том, что Миллер готовится передать дела.

В этот момент некоторые генералы белых армий предложили упразднить должность председателя, а создать совещание высших руководителей, которые коллегиально решали бы все вопросы. Журнал «Часовой», устами своего редактора Орехова, с радостью писал: «Возникшая недавно мысль о военном совещании была встречена с большим удовлетворением значительной частью русского офицерства. Основание для этого — заявления ряда видных генералов и полученные нами письма от руководителей воинских организации и отдельных воинских чинов». (Кстати, эта статья вызвала недовольство Шатилова, который заявил: «Орехов подло изменил, переходит в ряды наших врагов и ведет нескрываемую агитацию, главным образом против Абрамова».)

Однако Миллер, похоже, начал о чем-то догадываться. Он внезапно решил остаться на своем посту и даже перешел в наступление. Журналу «Часовой» он настоятельно посоветовал очистить помещение здания, занимаемого управлением Русского общевоинского союза.

В своем письме генералу фон Лампе Шатилов сетовал: «Большинство старых генералов, так или иначе, действительно настроены против меня. Недоволен и Миллер. Хотя он этого и не высказывал мне прямо. Старых добрых отношений как не бывало. Ясно, что моя персона для Миллера стала поперек тому решению, которое он принял для передачи должности Абрамову. Совершенно ясно для меня, что Евгений Карлович сильно устал и хотел бы отойти. Сложившаяся обстановка и изменение ко мне отношения вынудили меня написать ему письмо, в котором я предлагал освободить меня от обязанностей начальника отдела. Вчера Миллер мне сказал, что он переговорил по поводу моего письма с Абрамовым, который ему заявил, что он не считает возможным принять временное председательствование Русским общевоинским союзом, при условии моего ухода. На этом разговор был окончен, и, по желанию Абрамова, я пока что остаюсь».

Отказ Абрамова, по мнению Евгения Карловича, означал, что Шатилов имеет непосредственное отношение к этой таинственной «Внутренней линии». Значит, отстранить его от должности просто так не получится. Придется подождать. Знал бы Миллер, что в конце того письма заметил Шатилов: «Хочу теперь упомянуть, как я расцениваю сложившуюся для нас обстановку. Прежде всего, для меня ясно, что в ней совершенно не участвуют те наши силы, которые вполне лояльны к возглавлению. Они ждут, прежде всего, распоряжений и ясного осведомления».

* * *

Абрамов успел развить в Париже бурную деятельность. Едва Миллер уехал лечиться, он распустил контрразведывательный отдел бывшего жандармского генерала Глобачева, основанный в 1930 году после похищения Кутепова. Этот отдел, находившийся под общим руководством генерала Драгомирова, обошелся РОВСу в сотни тысяч франков. Шатилов писал в те дни генералу Барбовичу: «Ввиду последнего обстоятельства сразу изменилась наша внутренняя обстановка. Все мы — единомышленники и работа идет в дружественных, полных взаимного доверия тонах. Если бы это случилось раньше, теперь мы бы не испытывали всего того, что так нарушало единство нашей работы и тех злостных нападок, которые клонились к внесению в наши ряды разложения и тревоги. Свершилось то, что мы рекомендовали 12 месяцев».

Миллер, узнав о случившемся одним из последних, был взбешен. В письме фон Лампе он с горечью отмечал: «Я знал, что Шатилов не пользуется симпатиями в наших эмигрантских организациях, но никогда не ожидал, что произойдет такой бум. Кругом все закричали о развале Русского общевоинского союза, если только за старшего в Париже останется Шатилов, ибо невольно все руководство перейдет к нему. С меня было этого достаточно».

А в письме Абрамову Евгений Карлович был еще более откровенен: «Я окажусь в роли президента Французской республики с той только разницей, что последний и не несет ответственности за все, что во всех областях будет делать П.Н. (Шатилов. — А.Г.). Если же с такой ролью буду пытаться не примириться, то вместо помощи и сотрудничества у нас будет вечная борьба, и в гораздо больших размерах, нежели ныне. Моя роль сведется к расхлебыванию тех каш, которые заварит П.Н.».

На помощь Евгению Карловичу неожиданно пришло Министерство иностранных дел Франции. Очень Парижу не нравилась та активность, которую развил в кратчайшие сроки Абрамов. Его вежливо попросили покинуть государство, и чем быстрее он это сделает — тем лучше. А чтобы ему было не скучно одному возвращаться в Софию, г-н Абрамов может захватить с собой г-н Шатилова. Он уже давно в горле сидел у французов, благодаря постоянным скандалам, связанным с его именем. Разумеется, Евгений Карлович, прервав свой отпуск, вернулся в Париж и взялся защищать генералов. Абрамова отстоять не удалось, а вот Шатилову милостиво разрешили остаться во Франции. Однако Миллер уже принял решение: он отправляет Шатилова в отставку.

Зачисляя официально Павла Николаевича в свое распоряжение, Евгений Карлович лишь подсластил преподносимую пилюлю. В приказе по Русскому общевоинскому союзу он принес Шатилову «глубокую благодарность» и выражал надежду, что и впредь он будет трудиться на пользу Белого движения. Сам Павел Николаевич в письме Абрамову отмечал: «Е.К.М. (Миллер. — А.Г.) проявляет исключительную работоспособность, но она кроме вреда ничего не приносит, так как он все равно не справляется со всем, что к нему попадает в руки, а главное, неминуемо все сейчас же забывает. Вследствие этого, весьма часто его работоспособность ограничивается только исполнением текущих дел, причем важные вопросы сначала откладываются, а потом просто забываются».