Однако принятые Голицыным меры показали, что он отнюдь не преувеличил смертельную опасность и размеры эпидемии. Более того, в Москве, в отличие от других городов России, не случилось холерных бунтов. В Новгороде, например, в военных поселениях произошли волнения. Солдаты взбунтовались под предлогом, что их хотят отравить. «Генералы, офицеры и лекаря были все перебиты с утонченной жестокостью. Император отправился туда и усмирил бунт с поразительным мужеством и хладнокровием. Но нельзя допускать, чтобы народ привыкал к бунтам, а бунтовщики – к появлению государя»[87].

Неспокойно стало и в столице. В эпидемии обвинили врачей: «Времена стоят печальные. В Петербурге свирепствует эпидемия. Народ несколько раз начинал бунтовать. Ходили нелепые слухи. Утверждали, что лекаря отравляют население. Двое из них были убиты рассвирепевшей чернью. Государь явился среди бунтовщиков»[88].

В Москве же такого не было, опять же благодаря Голицыну. Николай потому и приехал в Москву, предполагая, если появится необходимость, вновь лично успокаивать народ, так сказать, применять ручное управление страной. Но этого не потребовалось. Пробыв в Москве 10 дней, он уехал успокоенным и уверенным в скорой победе над холерой. При этом он вновь высоко оценил работу Голицына и всей его администрации.

А Булгаков был не одинок в своей иронии. По Москве ходили ядовитые карикатуры на Голицына, вызванные тем, что градоначальник на некоторое время эпидемии выехал из своего особняка на Тверской, переселившись в дом Небольсина на Садово-Кудринской улице: «При всей доброте и благожелательности каждому Голицыны имели, однако, недоброжелателей и завистников, которые старались при случае повредить им в общественном мнении. Так, во время первой холеры, когда все ужасно трусили от этой новой и неизвестной болезни, князь и княгиня выехали из своего казенного дома, что на Тверской, и на время переехали на житье в дом губернатора Небольсина, находившийся на Садовой. Там жила старушка очень почтенная, тетка Небольсина, Авдотья Сильвестровна, которую Голицыны почему-то особенно любили и уважали, и во все время холеры там и прожили»[89].

Некоторые и вовсе пишут, что Голицын «убежал» от холеры, что несправедливо. Голицын не покинул подчиненного ему города. А в истории Москвы были и такие градоначальники, которые в трудное время бросали ее, причем, в похожих обстоятельствах.

За шестьдесят лет до описываемых событий при Екатерине II в Москву пришла чума. Люди умирали тысячами. В ту пору генерал-губернатором Москвы служил Петр Семенович Салтыков, уверовавший, что главным лекарством от чумы могут быть молебны и крестные ходы. Не проявив необходимых для такого ответственного поста качеств и испугавшись народного гнева, в сентябре 1771 года он бежал из города в свое подмосковное имение Марфино, прихватив полк солдат и даже пушки. Его примеру последовали и подчиненные – московский обер-полицмейстер генерал-майор Бахметьев. На следующий день начался чумной бунт, направленный против врачей-вредителей немецкой национальности, которых просто переубивали. Сожгли больницы и карантинные бараки. А затем гнев обратился супротив архиепископа Московского Амвросия, запретившего молебны и крестные ходы, как средство распространения эпидемии. Архиепископа поймали и растерзали. Лишь привлечение армии к усмирению бунтовщиков по приказу Екатерины II прекратило беспорядки.

При Голицыне же все было с точностью да наоборот. И хотя Салтыков был фельдмаршалом, а Голицын – генералом от кавалерии, проявил Дмитрий Владимирович себя в этой ситуации как настоящий фельдмаршал. Все принятые Голицыным меры позволили в 1831 году победить холеру. Даже в Европе заметили, как «едва ли в каком-нибудь ином городе так умно обошлись с холерой, как в Москве»[90].

Тем не менее последствием холеры стала отставка министра внутренних дел Арсения Андреевича Закревского, на которого Николаем I и была возложена обязанность по борьбе с эпидемией и в Москве, и во всей России.

Бороться с эпидемией боевой генерал Закревский – типично николаевский генерал – стал строевыми методами. Прежде всего, в приказном порядке собрал в холерные губернии экспедицию из врачей, не спрашивая на то их согласия. Затем организовал карантины, проникновение за границу которых приравнивалось к преступлению. Никто не мог проскочить мимо расставленных Закревским караулов и застав. А если что – солдатам разрешалось открывать огонь.

Все это привело к обратному эффекту. Сосредоточение в карантинах большого количества людей и животных приводило не к прекращению холеры, а к еще большему ее распространению. Холера стала появляться там, где ее совсем не ждали. В результате болезнь дошла и до Москвы, и до Петербурга. То тут, то там возникали стихийные холерные бунты, направленные против иностранцев и врачей, которых толпа забивала до смерти. Все потуги Закревского побороть эпидемию оказались тщетными. Надежд императора Арсений Андреевич не оправдал. Более того, Николай был вынужден лично успокаивать разбушевавшийся народ во время беспорядков на Сенной площади в Петербурге.

Дело в том, что Закревский предложил в целях пресечения бунта в столице применить войска. Однако народ это не испугало. Лишь смелое и неожиданное появление перед толпой царя, обратившегося к собравшимся с теплыми словами, позволило направить ситуацию в другое русло. Но не мог же император ездить по всем российским губерниям, успокаивая народ. Этим должны были заниматься местная власть и полиция!

На вопрос императора о причинах народных волнений Закревский откровенно ответил то, что виновата в этом полиция, злоупотребляющая своими полномочиями, которая тащит в холерные больницы всех подряд, а затем за взятки отпускает.

Закревский понял, что перестарался. В октябре 1831 года он обратился к государю с прошением об отставке, сославшись на нездоровье. Тогда же Николай удовлетворил просьбу Закревского, надписав на высочайшем рескрипте выразительную фразу: «Не могу не согласиться». Для Закревского это не было большой трагедией, если верить его словам, сказанным вскоре после назначения в министры: «Я не искал быть министром».

А что же говорили об этой отставке в Москве? А. Булгаков в письме своему брату в столицу 19 октября 1831 года писал: «Весь город наполнен известием об увольнении Закревского. Все генерально жалеют, что государь лишается столь верного слуги, а некоторые недоброжелатели говорят, что при отличных своих качествах Закревский был не на своем месте.»[91].

Из этого письма мы узнаем и обстоятельства, предшествовавшие отставке: Закревский представил императору к награждению девяносто два чиновника своего министерства «за холеру», но ему было в этом отказано, что оскорбило его. «Можно было не делать огласки, – пишет А. Булгаков. – Другому бы это ничего, но я знаю щекотливость Закревского. Всякий добрый русский пожалеет, что человек, как он, жить будет в бездействии».