— Ой, мы как будто снова женаты, — сказала Анна утром с болезненно-ослепительной улыбкой.

Выйдя из ванной, Кэрни увидел, что Анна уже приготовила яйца пашот с тостами из черствого хлеба, присовокупив к ним такие же черствые круассаны. Девять часов утра, а на аккуратно застеленном столе стоят зажженные свечи в подсвечниках. В целом, однако, ей вроде бы стало лучше. Она записалась на курсы йоги в Уотерменовском центре современного искусства.[26]Перестала Анна и писать записки сама себе, хотя старые оставила прикнопленными на тыльной стороне двери в спальню, где Кэрни то и дело на них натыкался и чувствовал эмоциональную ответственность. «Кто-то тебя любит», — сообщала записка. Он большую часть темного времени суток проводил глядя в потолок на пятно уличного света и слушая шум транспорта в районе Чизвикского моста. Приведя нервы в порядок, он отправился к Тэйту в Фицровию.

* * *

В понедельник после обеда пошел дождь. Улицы к востоку от Тоттенхэм-Корт-роуд опустели.

В исследовательский центр, раньше входивший в структуру Имперского колледжа, а ныне сиротой пущенный в свободное плавание по волнам рыночной экономики, можно было попасть через мрачный, но чистый цоколь с недавно покрашенными черной краской железными ставнями и матовой табличкой на двери. Несколькими улицами восточнее — и квартировало бы тут литературное агентство. Вентиляторы противно гудели, через покрытые изморозью окна Кэрни заметил какое-то движение. Тихого бормотания радио тоже не было слышно. Кэрни спустился по лестнице и набрал код на панели домофона. Когда дверь осталась заперта, он нажал кнопку интеркома и стал ждать, пока Тэйт поднимет трубку. Интерком захрипел, но ответа не последовало, и трубку никто не снял.

Спустя минуту он позвал:

— Брайан!

Он снова нажал кнопку интеркома и подержал ее большим пальцем. Ответа не было. Он вернулся на улицу и попытался заглянуть сквозь ставни. На сей раз он никого не увидел. Только жужжали вентиляторы.

— Брайан?

Подождав, он решил, что ошибся и в лаборатории пусто. Кэрни поднял воротник кожаной куртки и пошел в сторону Центр-пойнт. Не успев дойти до конца улицы, он додумался позвонить Тэйту домой. Ответила жена Тэйта.

— Нет, совсем не здесь, — сказала она, — и я рада это сказать. Он ушел, когда мы еще спали.

Поразмыслив, она сухо добавила:

— Если вообще приходил этой ночью. Когда увидишь, скажи, что я забираю детей в Балтимор. Так и передай.

Кэрни уставился на телефон, пытаясь вспомнить, как ее зовут или как она выглядит.

— Ну, — продолжила она, — в общем-то, я пока не серьезно, но если что, так сразу.

Он не ответил. Она резко позвала:

— Майкл?

Кэрни показалось, что ее имя Элизабет, но люди называют ее Бет.

— Мне жаль, — промямлил он. — Бет.

— Вот видишь! — сказала жена Тэйта. — Все вы одинаковые. Ну почему бы тебе просто не барабанить в гребаную дверь, пока он не откроет? — И добавила: — Может, у него там любовница? Я была бы рада. Это был бы намек на человеческое поведение.

Кэрни начал:

— Послушай, не бросай трубку, я…

Он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Тэйт поднимается по лестнице, на миг задерживается посмотреть в обе стороны, потом, перебежав улицу, быстрым шагом удаляется к Гоуэр-стрит.

— Брайан! — завопил Кэрни. Из телефона, передавшего этот крик по линии, понесся возмущенный визг. Отбив звонок, он побежал за Тэйтом.

— Брайан, это я! Брайан, что там, черт побери, творится?

Тэйт и ухом не повел. Он опустил руки в карманы и ссутулился. К этому моменту дождь разошелся не на шутку.

— Тэйт! — заорал Кэрни.

Тэйт обернулся, с ужасом глянул на него и пустился бежать. На Блумсбери-стрит Кэрни его настиг, но оба уже задыхались. Кэрни сгреб Тэйта за плечи серой лыжной куртки и развернул к себе. Тэйт издал сдавленный всхлип.

— Оставь меня, — простонал он и остался стоять под дождем, бессильно опустив руки. Потоки воды лились по его лицу.

Кэрни отпустил его.

— Не понимаю, — сказал он. — В чем дело?

Тэйт потоптался на месте и выдавил:

— Ты меня достал.

— Что?

— Ты меня достал. Мы вместе должны были работать. А тебя вечно нет, ты вечно не отвечаешь на звонки, и чертов Гордон собирается сорок девять процентов впарить банку. Я в финансах ни хрена не смыслю. Я и не обязан. Ну где ты пропадал две недели?

Кэрни схватил его за плечи.

— Посмотри на меня, — сказал он. — Все в порядке. — Он принудил себя засмеяться. — Господи, Брайан, — произнес он, — ты совсем заработался.

Тэйт сердито посмотрел на него, но тоже рассмеялся.

— Слушай, — сказал Кэрни, — а давай в «Лимфу», по стаканчику пропустим.

Но Тэйт не позволил бы себя так легко укротить. Он сказал, что терпеть не может клуб «Лимфа». И потом, ему работать надо.

— Полагаю, ты хочешь туда вернуться? — предположил он. — Со мной.

Кэрни, выдавив улыбку, согласился.

В лаборатории воняло кошками, несвежей едой и пивом «Жираф».

— Я обычно на полу сплю, — признался Тэйт. — У меня нет времени домой возвращаться.

Котята возились в куче картонных упаковок от бургеров у стола. Заслышав Кэрни, они вздернули головы и воззрились на него. Котенок шмыгнул к нему и потерся о ноги, но кошечка осталась сидеть, где была, ожидая, пока Кэрни приблизится, и свет лампы очертил ее голову прозрачной короной белой шерсти. Кэрни протянул руку к ее остренькой белой мордочке и засмеялся.

— Ну и дом для примадонны, — сказал он кошечке.

У Тэйта был озадаченный вид.

— Им тебя не хватало, — заключил он. — Но взгляни сюда.

Тэйту удалось растянуть время жизни кубитов в полезном состоянии восьмикратно, десятикратно. Они с Кэрни отволокли мусор от алтаря высокой науки и сели перед большим плоскоэкранным монитором. Кошечка гуляла вокруг, высоко подняв хвост, или сидела у Кэрни на плече, мурча в ухо. По экрану, как выплески синаптической активности мозга, проплывали данные экспериментов в свободном от декогеренции пространстве.

— Это еще не квантовый компьютер, — ответил Тэйт, когда Кэрни принялся его поздравлять, — но мы опережаем Кельпиньского с командой, во всяком случае пока что. Ты понимаешь, зачем я тебя вызвал? Не хочу, чтобы Гордон нас по миру пустил как раз накануне момента, когда любое наше желание будут рады исполнить.

Он потянулся к клавиатуре. Кэрни остановил его.