Плечи обеих девушек поникли.

— Ну, надо же! Ничего не делала.

После того незабываемого поцелуя на площади перед собором Парижской Богоматери Марион оказалась на седьмом небе от счастья и продолжала там оставаться.

Жизнь порой восхитительна. Конечно, вы не верите во все эти расхожие девчоночьи глупости: любовь с первого взгляда, сердечный трепет, бабочки, порхающие в животе, — все это не про вас. И все же с вами начинает твориться что-то необыкновенное. Вы забываете стетоскоп, постоянно теряете свои вещи, смеетесь по любому поводу и без, почти не спите по ночам, покупаете дурацкие подарки, ваш банковский счет стремительно истощается, ваш отец высказывает недовольство вами — но все это не имеет никакого значения, потому что Париж внезапно становится самым романтичным городом на свете.

— Но ты хоть влюблена?

— Ну, признайся!

— Он тебя возбуждает? Ты к нему привязана? Это ведь как наркомания… Сходишь с ума, когда его нет?

— М-м-м… — в замешательстве протянула Марион.

Ее подруги расхохотались.

Все втроем они спустились по широкой мраморной лестнице, пересекли центральный внутренний двор, пройдя под колоннами величественного портика, и смешались с толпой людей в белых халатах: все коллеги подруг направлялись в помещение для дежурных врачей на обед в честь торжественного сегодняшнего события.

— Да потише вы, — прошептала Марион, когда они встали в очередь. — Хотите, чтобы все были в курсе?.. Натан пригласил нас на церемонию посвящения в интерны, это большая честь.

— И мы должны быть паиньками?

— Да. Традиции нужно уважать. Есть правила, каждому из которых уже много веков. Все садятся за столы в порядке прибытия, друг за другом, так, чтобы не оставалось ни одного пустого стула. Прежде чем сесть на свое место, нужно коснуться спинок стульев всех, кто уже сел раньше, — в знак почтения. За столом нет ни салфеток, ни штопора — бутылки вскрывают ножом, а губы вытирают скатертью. И самое главное — строжайше запрещено говорить о медицине.

Они заняли свои места за одним из столов, составленных в форме латинской буквы «и», как на банкете. В середине центрального стола сидел молодой человек, за спиной которого у стены возвышался механизм, напоминающий ярмарочный аттракцион «Колесо фортуны».

— Это кто? — поинтересовалась Иза.

— Эконом, — ответила Марион. — В нынешнем семестре это один из интернов отделения висцеральной хирургии. Он собирает деньги на организацию парадного обеда — иначе говоря, обеда малость поприличнее, чем обычно в нашей столовке…

— А что это за колесо? — спросила Веро.

— Знаменитое Колесо пыток, — сказала Марион с нервным смешком. — Тоже часть традиции. Если не пройдешь это испытание, тебя не примут в интерны. Эконом вращает колесо и вынимает твой жребий, то есть определяет испытание, которое надо пройти. Например, заплатить за выпивку для всех, или спеть что-нибудь с обнаженной грудью, или вообще полностью раздеться при всех…

— Что, серьезно?

Эконом встал, поднял свой бокал, и в одно мгновение воцарилась тишина. Эконом объявил, что обед начинается, и пожелал всем приятного аппетита. Звон посуды и шум разговоров заполнили комнату, при этом каждое новое блюдо следовало передавать по традиции сначала соседу, потом человеку, сидящему напротив, — и ни разу эту очередность нельзя было нарушить.

Натан сидел за другим концом стола. Встретившись взглядом с Марион, он ей улыбнулся.

— Говорят, он делает мельчайшие швы, под микроскопом! — прошептала Иза.

— Да, и пользуется такой тонкой нитью «Этилон», что ее даже не видно невооруженным глазом, — прибавила Веро.

— Это правда, — кивнула Марион. — А чтобы научиться сшивать мельчайшие артерии на пальцах, хирурги тренируются на сонных артериях живых крыс. Им делают анестезию, но при малейшем неверном движении вся операция идет насмарку…

Кто-то из сидящих за столом захлопал в ладоши.

— Эконом! Я слышал ужасные речи! Здесь говорили о медицине! Это совершенно недопустимо!

— Кто? — грозно спросил эконом.

Несколько человек указали на Марион.

— Э-э… я… прошу прощения… — пролепетала она.

— Так! — громко сказал эконом. — И какое же наказание выдаст ей Колесо пыток?

— Пусть разденется догола! Или хоть сиськи покажет…

Клак-клак-клак-клак-клак…

Когда колесо наконец замерло, воцарилось всеобщее молчание.

— Ну что, тебе еще повезло, экстерн. Тебе просто нужно выбрать кого-то из присутствующих и поцеловать, — объявил эконом. И с улыбкой добавил: — Но поцелуй должен длиться минуту. И с языком. И чтобы все видели.

Марион побагровела.

Натан отвернулся в другую сторону.

Она огляделась по сторонам и в конце концов неловко притянула к себе молодого человека, который сидел ближе всего. Присутствующие разразились смехом, послышались одобрительные возгласы. Ровно минуту все с удовольствием наблюдали за ее мучениями.

Наконец она отстранилась и машинально вытерла губы, сгорая от стыда. Разговоры за столом постепенно возобновились. Марион украдкой взглянула туда, где сидел Натан; его место опустело. Он так и не появился до конца обеда. Она вернулась к работе, но до самого вечера от него не было никаких известий. Неужели он рассердился на нее? Не может быть, ведь до этого он всячески избегал появляться вместе с ней на публике. Тогда в чем же дело?

Вечером Марион нашла в своем шкафчике записку, написанную безликим официальным языком и подписанную секретаршей. В записке говорилось, что доктор Натан Чесс отменяет сегодняшнюю встречу и в течение неопределенного времени будет недоступен.

Сейчас

«Он едет сюда. Он назначил мне встречу. Троянец скоро будет здесь…»

Слова Марион еще отдавались слабым эхом на пустынной парковке, как вдруг в темноте раздался смех.

Он доносился из узкого прохода между двумя трейлерами, то усиливаясь, то почти стихая, резкий и прерывистый, чем-то напоминающий кудахтанье — таким бывает смех стариков. Потом резко оборвался.

— Две одинокие девушки среди ночи… Как неразумно…

Марион и Хлоя окаменели.

В проходе блеснули белки глаз. Потом появилась двигающаяся неверной походкой фигура со всклокоченными, словно пакля, волосами. Затем человек вышел из темноты и остановился перед ними.

— Вы ведь понимаете, что я говорю, французская мадам?

Это был индеец. Совершенно жуткого вида. С язвами на лице. Почти без зубов. Одетый в джинсы и какую-то хламиду. Рот его, в котором виднелись немногочисленные обломки зубов, напоминал решетку сточного люка.