с его неоплатонизмом. Было бы неплохо сообщить старику о некоторых нестыковках в трудах. Например, трудно представить, как человек, одержимый верой и покорностью судьбе, сознающий бессилие перед лицом Создателя, в то же время может разобраться в земной жизни и сделать что-либо по своему усмотрению. Почему Плотин совмещает в учении толкования древних законов с новыми установлениями и правилами жизни и логикой Аристотеля, позволяющей любое явление и любую мысль разделить на составляющие части, разложить по полочкам и обо всем в мире иметь собственное мнение?

Школу Плотина удалось отыскать не сразу. Прохожие на улицах, к кому обращался Лонгин, с недоумением и даже опаской выслушивали его. День клонился к закату, когда прилично одетый молодой человек подсказал дорогу.

Небольшое кирпичное здание без штукатурки; на входе две полуколонны; черепица на кровле. Небрежно одетый в хламиду раб на входе, расспросив гостя, повёл к начальнику школы. В полнотелом мужчине средних лет с одутловатым лицом Лонгин неожиданно узнал… своего ученика по афинской школе.

— Друг Порфирий, ты ли это? — радостно воскликнул он. На то, что это действительно был Порфирий, указывали его оттопыренные уши и большая рыжая борода.

Порфирий тоже обрадовался встрече — сколько лет прошло! — и после взаимных приветствий рассказал о Плотине, что знал: „…Из Александрии стареющий философ отправился в Рим с целью увлечь молодых римлян познанием своей философской религии. Но школа обрела известность после того, как неоплатонизмом увлеклась гречанка Солонина, супруга императора Галлиена. От Учителя она прониклась идеей триады „Единое — Ум — Душа“.

…Над миром царит единый, неизреченный и непредставимый Бог — Благо — Единое. Но на низкой ступени, на стадии Ума, Единое разбивается на множество идей; а в совокупности эти идеи есть Единое. Отражение мира Ума в мир чувств образует мир Души. Именно в этом мире существуют люди. Но не только люди существуют в мире Души. Неоплатонизм различает также животных, астральных существ и даже демонов. Каждому из этих существ отводится в мироздании своя область, своя сфера…

Но не знакомство с новым учением дало повод для покровительства императрицы старому философу, родившемуся в одной из старейших христианских общин в Египте. До замужества Салонина носила имя Хрисогона, с греческого „Златорождённая“, согласно мифу о Персее, сыну Данаи, зачатому от „Золотого дождя“, в который обратился Зевс.

— Императрица, имя твоё означает „Христос“, освящённое словом „Хрис“, или „Крест“!

Солонина была очарована добрым характером мудреца, искренностью убеждений. Стала его ученицей, смиренно слушала и сопереживала, когда он клеймил господство римлян над рабами, осуждал людей, развращённых роскошью и вседозволенностью, не переставая напоминать о существовании Души. Сам избегал низменных соблазнов, не ел мяса и не ходил в бани, заменив обмывания водой ежедневным растиранием оливковым маслом.

Однажды в беседе с Солониной Плотин признался, что имеет одну, на его взгляд, неосуществимую мечту — построить особый город Платонополь, где будут жить „свободные философы, без обременения законами, придуманными людьми…“

При этих словах Порфирия Лонгин перебил его:

— Как задумал Платон?

— Согласен. Только у Платона это было в мечтах, а моему Учителю удалось начать его дело.

— Каким образом, Порфирий? — Лонгин почти взмолился. — Не томи!

Порфирий причмокнул губами, вспоминая:

— Салонина убедила супруга поддержать философа. Выделили пустошь для устройства города, куда особым указом разрешалось поселяться свободнорожденным гражданам, жить по законам „философского братства“. По распоряжению императора из казны выделили деньги, необходимые первым поселенцам для выживания.

— Странно, — удивился Лонгин, — я ничего не слышал о Платонополе под Римом. Я в нетерпении! Что дальше? Хочу поехать к Плотину, всё увидеть своим глазами!

— Не получится, увы! — печально произнёс Порфирий — Во-первых, это место далеко от Рима, в провинции Кампания. Но главное, нет города и, наверное, уже не будет!

Порфирий продолжил рассказ. Поначалу всё шло неплохо. Плотин с учениками отправился на поселение. К ним присоединялись философы из греческих и римских городов, были переселенцы из Египта. В результате заговора Галлиен и его супруга погибли; деньги больше не выделялись, поселение осталось недостроенным. Все, кто поначалу верил в Плотина, как в своего Кумира, ушли от него.

— Он болеет. Я слышал, один человек ухаживает за ним.

— Так нужно его вернуть в Рим, в свою школу, Порфирий! — горячо отозвался Лонгин.

— Я не забыл, что он мой Учитель, хозяин здешней школы. Не так давно я навестил его. Говорил о том же. Он отказался. Сказал мне: „Я здесь встречу свою смерть, чтобы попытаться слить то, что было божественного во мне, с тем, что есть божественного во Вселенной“.

— Бред больного старика.

— Нет, он уверен, что всё существующее на земле произошло из одного источника. И жизнь одного человека есть творение одного Бога. Он есть творец всего мира, всей природы.

Лонгин осуждающе покачал головой.

— От меня ты уехал в Рим. Оправдывался, что у Плотина будешь искать лучшую философию. Ты нашёл?

Лонгин в упор смотрел на собеседника.

— Нет, не отвечай — сам догадаюсь! Ты разочарован в нём и его философии. Не так ли?

Порфирий промолчал.

— В Афинах ты был моим учеником, лучшим из лучших. Я до сих пор отношусь к тебе благожелательно. Поэтому приглашаю в Пальмиру. Царица Пальмиры Зенобия — моя ученица. Правда, Порфириополя не обещаю, но в Сирии философам рады.

На прощание сказал с печалью:

— Искал Плотина, чтобы говорить с мудрецом. А он оказался неисправимым мечтателем.

***

О мудрецах из греков Аврелиан имел двойственное представление. Как большинство римлян, думал, что многие из них ленивые, болтливые и угодливые. Однако, что у греческих философов римляне учатся нравственности, а в искусстве рассуждений им нет равных, он тоже был наслышан. Не зря Юлий Цезарь даровал римское гражданство всем преподававшим благородные искусства и врачам, жившим в Риме. К тому же личность посланца пальмирской царицы показалась Аврелиану привлекательной по причине того, что он был её советником и наставником сына Вабааллата. Вот почему, когда императору доложили, что Лонгина нашли, и сообщили, что философ ждёт приёма во дворце, он заказал повару ужин. Слугам велено было выставить посуду из серебра, на двоих.

Аврелиан ожидал гостя в небольшом помещении, где после переделки по его приказу стало намного удобнее совмещать обсуждение важных государственных дел с трапезой. Этому здесь всё способствовало — мозаичные полы с растительным орнаментом, деревянные конструкции потолков и стены с яркой росписью, создававшей иллюзию расширения внутреннего пространства. Проёмы дверей задрапированы плотными занавесями, устранявшими посторонние звуки.

Удобная мебель: круглый стол из ливанского кедра с интарсией из самшита и одной опорой в центре в виде фантастического грифона. Два ложа с львиными лапами из коринфской