Я зло стиснул зубы. Вот и первые потери. Жалко парнишку, но уже ничего не поделаешь, остается только поквитаться с лихвой.

– Хорошо, теперь займись наблюдением за улицей. Кто появится, сразу доклад. – Отдав приказ унтеру, я шагнул к японцам. – Кто понимает русский язык?

Ни один из офицеров не ответил, но все русские красноречиво разом посмотрели на японцев.

А полный чиновник в мундире судебного ведомства услужливо подсказал:

– Двое, вон тот… молодой, в очках, и тот, худой… лейтенант вроде…

– Поднять. – Я показал на лейтенанта, дождался, пока его поставят на ноги, после чего задал вопрос: – Представьтесь…

Тот нехотя ответил:

– Лейтенант Мацуи Таэда.

Я глянул ему в глаза и лениво процедил:

– Правила простые. Отказ отвечать – долгая мучительная смерть, согласие – жизнь.

Тот криво усмехнулся и коротко, в тон мне, ответил:

– Первое.

– Как угодно… – Я приобнял его левой рукой, правой всадил нож в пах, рванул кверху, вспарывая живот, и оттолкнул в сторону.

Сипло втягивая в себя воздух, японец повалился на пол. Я жестом приказал ополченцам оттащить его подальше и показал на прапорщика в очках в тонкой золотой оправе:

– Теперь этого.

Японец покосился на судорожно сучившего ногами лейтенанта. По его красивому лицу с почти европейскими чертами крупными каплями скатывался пот.

– Условия понятны? – вежливо поинтересовался я у него. – Ответите на мои вопросы, и вас не расстреляют.

Прапорщик бросил красноречивый взгляд на остальных офицеров. Я все понял и приказал отвести его в подсобку.

– Итак, для начала меня интересует, сколько в Тымове постов и патрулей, их маршруты, а также количество и расположение японских солдат в поселке. Поспешите, у меня нет времени.

Прапорщик кивнул и зачастил почти без акцента:

– Я только переводчик, но все, что знаю, обязательно скажу. В Тымове осталось меньше роты солдат, это около восьмидесяти человек, при двух орудиях и пулемете, они расположены в казармах охраны каторжной тюрьмы. Посты – на въезде и выезде из поселка, патрулей… две… нет, три группы по три человека, сменяются они в тюрьме… маршруты оттуда начинаются, но как… как они следуют, я не знаю, честно, здесь всем командует сёса Ояма… то есть майор Ояма, только он решает. Он там, со всеми… но, боюсь, он тоже откажется отвечать. Ояма – самурай, как у вас говорят, белая кость. А я не разделяю взглядов старого сословия, я против этой войны… меня просто призвали… да, я люблю ваш народ, привык уже, учился в Санкт-Петербурге, в университете, на философском факультете…

– Похвально, прапорщик. – Я ободряюще кивнул японцу. – Что здесь делают русские?

– Мы их везли из Александровского поста в Корсаков, чтобы отправить в Японию… – сообщил японец. – Они давно сотрудничают с нами… – а потом добавил: – Наверху был тюса Огава, это значит подполковник, со своим адъютантом, он представитель Генерального штаба Японии. Огава – тоже самурай, очень высокомерный, он даже отказался сидеть за столом с вашими… с вашими предателями. Женщины – частью местные, частью из Александровска… простите… они шлюхи. Местных жителей и пленных… ну, тех, кто остался в живых… заперли в тюрьме…

Договорить прапорщик не успел, за дверью послышался звук торопливых шагов, после чего в подсобке появился Серьга.

– Патруль, четыре человека… – быстро доложил унтер. – Идут сюда… быстро идут.

– Прапорщик. – Я хлопнул японца по плечу. – У вас есть еще одна возможность помочь. После этого я отпущу вас. Не беспокойтесь, никто ничего не узнает. Надо встретить патруль…

На лице прапорщика особого желания содействовать не отразилось, но через секунду промедления он все-таки кивнул.

– Пусть зайдут в трактир… – шепнул я ему в прихожей. – Давай, встречай…

И подтолкнул к выходу, а сам прижался спиной к стене слева от двери. Напротив притаились Серьга и солдат с «цветочной» фамилией Ромашкин – приземистый крепыш с сильно побитой оспой физиономией.

Прапорщик шагнул за порог и остановился. Через пару минут послышался чей-то взволнованный голос. Прапорщик ему ответил и вернулся в трактир, за ним ввалились пара солдат во главе с ефрейтором.

Все случилось мгновенно. Приклад «Мосинки» Серьги с хрустом врезался в висок ефрейтора, Ромашкин коротко пырнул штыком второго японца, а я рубанул по башке третьего. И только потом сообразил, что в патруле было четверо солдат.

Сунулся во двор, но навстречу стеганул выстрел – пуля свистнула над головой и с резким стуком врезалась в притолоку.

– Черт… – Я быстро отпрянул за косяк, а когда выглянул, увидел, что оставшийся в живых японец со всех ног улепетывает в сторону острога.

Серьга вскинул винтовку, гулко бабахнуло – солдат споткнулся и кубарем полетел на землю, но тут же поднялся и, подволакивая ногу, побежал дальше.

Унтер мудрено ругнулся и вторым выстрелом влепил японцу пулю в спину.

– Кровь Господня… – Я вытащил ракетницу, взвел курок и выпустил ракету в черное небо. – Серьга, теперь все к острогу, а здесь оставь одного для присмотра за пленными. Живо, живо…

Дальше последовал сумасшедший бег по темным улицам. Я особо не обольщался положением – почти сотне солдат мы могли очень мало чего противопоставить, оставалось надеяться, что они спросонья не разберутся, сколько на них напало врагов, и попробуют обороняться в казарме. А дальше подойдет Собакин со своими, и станет полегче.

И нам в очередной раз повезло: японцы подняли тревогу только тогда, когда мы добежали до забора каторжной тюрьмы. Из бревенчатого барака начали выскакивать полураздетые солдаты. Мы открыли огонь на ходу – особого урона японцам не нанесли, упало всего два человека, но остальные живо заскочили назад, в казарму.

Зазвенели стекла в окнах, застучали ответные выстрелы. Теперь кто-то болезненно вскрикнул уже с нашей стороны.

– Не высовываться… – заорал я, нырнул за штабель бревен и скомандовал: – Не жалеем патронов, чаще, палим пачками…

Из-за одного из бревенчатых бараков, где содержались каторжники, неожиданно выскочили несколько японцев. Я ругнулся и свалил одного из «Арисаки», но остальные успели юркнуть назад.

Следующие полчаса прошли в ожесточенной, но почти бесполезной перестрелке. Японцы густо отстреливались из окон и изредка делали попытки вырваться из казарм и бараков. Но, к счастью, не очень настойчиво и почти безрезультатно – их быстро удавалось загнать обратно. Я побаивался, что оставшиеся в поселке солдаты ударят нам в спину, но они не давали о себе знать – или затаились, или сразу рванули в сторону Дербинского.

Я решил потянуть время, чтобы дождаться отряда Собакина, приказал прекратить огонь и заорал:

– С вами говорит генерал… Двинский! Сдавайтесь, и я гарантирую вам жизнь! Из России на Сахалин прибыло две дивизии казаков, ваша армия уже разбита! Сдавайтесь – и будете жить!!!