О военной службе Уолтроу и Тенча она узнала из некрологов, а затем, в больших подробностях, из американских военных архивов, сетевой доступ к которым она получила с помощью своих контактов в Би-би-си, заявив, будто ищет сведения для телепрограммы о Майкле Коллинзе. Предлогом послужил тот факт, что ИРА действительно закупала излишки американских винтовок на черном рынке после перемирия 1918 года. Это была торговля, объем которой медленно, но верно возрастал на протяжении всей гражданской войны в Ирландии. Никто не усомнился в обоснованности такого запроса. Он звучал вполне правдоподобно. Поиски информации про Уолтроу, Тенча и Сполдинга в американских архивах дали дополнительные подробности насчет «Иерихонской команды», и — самое удивительное — при этом выяснилось, что через девяносто лет после сбора сведений об их деятельности во Франции и Фландрии это досье до сих пор носило закрытый характер.

— Я узнала, что у них имелась база, — сказала она. — Не то чтобы официальная, вовсе не гарнизон, или как там это называется. Это был простой амбар, принадлежавший некоему фермеру в пяти милях от линии фронта, возле деревни Бетюн в Северной Франции. Те поля до сих пор возделываются. И ферма на месте. Амбар служил «иерихонцам» местом сбора. Если кто-то отстанет от основной группы во время выполнения задания, то именно сюда полагалось вернуться при первой же возможности. Вода, консервы, топливо, запасная одежда и даже оружие с боеприпасами — все хранилось там.

— Меня удивляет, что проходившие мимо союзнические войска ничего из складских запасов не тронули. Даже если бы имелись часовые, все равно искушение было бы слишком большим, особенно провизия. В военное время солдаты не очень-то щепетильно относятся к таким вещам. Грабежи и мародерство процветали на Западном фронте даже в пределах одной роты, не говоря уже о батальоне.

— Вряд ли кто-нибудь решился бы обокрасть «Иерихонскую команду», — возразила Сузанна. — Солдаты далеко не всегда честны, но вот по части суеверий им нет равных.

— Стало быть, ты подумала, что тот амбар до сих пор может быть на месте?

— Да, причем с большой вероятностью. Мы же говорим про сельскую Францию. У них с землей не так скудно обстоят дела, как в Англии. Не существует и необходимости вести интенсивное земледелие. А фермеры вообще не склонны сносить строения без особой причины. Это же отчаянные консерваторы. Они не ратуют за изменения во имя изменений. Вот я и решила, что есть серьезный шанс найти тот амбар в целости и сохранности. Короче, вышло так, что я его опознала по аэрофотоснимку. Не вставая со стула, сидя перед компьютером на работе, как оно и было во время предварительного расследования биографий младшего лейтенанта Уолтроу и капрала Тенча.

— И что же ты нашла в этом амбаре?

— Всему свое время. Сначала мне надо рассказать тебе, чем вообще занималась «Иерихонская команда».

Я пошел к бару за новой выпивкой. После Антверпена чувствовалась большая усталость. Я был немытый, а швартовка «Андромеды» моими собственными руками этим утром уже сейчас казалась ностальгическим воспоминанием, которое любишь тем больше, чем дальше оно от тебя отходит. Прелюбодейская мольба Билли Пола, изливавшаяся из динамиков над баром, сменилась жалостливыми стонами Марвина Гея по поводу того, что добрые люди умирают рано. «Иногда и плохие люди умирают рано», — подумал я, шаря мелочь в карманах и разглядывая собственное отражение в зеркале за стойкой. На ум пришел снимок «Иерихонской команды», общее выражение безумия на потерянных юных лицах. Я поежился, хотя никакого холода в пабе не было, заплатил за выпивку и вернулся к Сузанне. Она приступила к рассказу.

Рейд по окопам изобрели канадцы. Они обладали той энергией и лихостью характера, которые, надо полагать, объясняются жизнью на открытом воздухе. Канадцы не были фабричным «пушечным мясом» индустриализованной Англии, где было принято рабски стоять у станка где-нибудь на заводе в Бирмингеме или Лидсе по двенадцать часов кряду шесть дней в неделю. Позиционная война заставила этих вольных лесных стрелков искать способы разогнать скуку. Вот они и придумали устраивать рейды по окопам в глухие ночи, чтобы поднять боевой дух и удовлетворить молодой аппетит к уничтожению врага.

Для этого использовалось импровизированное, чуть ли не средневековое оружие вкупе с жестокостью и злобностью намерений. Важно было действовать тихо, и вот почему в ход пускались те или иные вариации на тему штыков, дубин и кастетов. Были популярны мачете, кинжалы и тяжелые широкие ножи. Удавки также стояли в первых строчках этого списка, однако для их применения требовалось обладать определенными навыками бесшумного убийства, которые приходят только с опытом. Не говоря уже о том, что надо иметь особую злость, чтобы задушить человека до смерти.

Эти рейды были героическими и успешными. Они действительно поднимали боевой дух союзников и причиняли физический ущерб, повергая в страх и выматывая людей, сидевших во вражеских окопах. Из-за них сон стал помехой, а отдых — безрассудной глупостью. Из-за них повсеместно распространялись пугающие слухи и паника. Нередкими стали случаи, когда враг открывал огонь по собственным часовым и разведчикам. В общем и целом окопные рейды продемонстрировали большой успех, причем до такой степени, что эту тактику переняли австралийцы, новозеландцы и шотландцы. В конечном итоге даже у англичан наконец открылись глаза на столь экономичный и эффективный способ ведения боевых действий.

К тому моменту, когда американцы присоединились к войне, окопные рейды стали неотъемлемой стороной жизни на переднем крае. Деревенские парни из Кентукки или луизианских болот подхватили инициативу с той же готовностью, с какой свиньи набрасываются на запаренную ботву. Один из молодых офицеров проявил особый раж в этой кровавой, партизанской манере решения конфликта. Любопытно отметить, что он вовсе не происходил из сельского захолустья. Его звали Гарри Сполдинг, и он показывал превосходные результаты и как спортсмен, и как студент Йеля. Родом он был из Род-Айленда, и его готовили к карьере банкира в Нью-Йорке. Богатый, умный и развитой человек, любитель современной живописи и поэзии, отлично владевший как французским, так и немецким языками. У него имелись влиятельные друзья — или, по крайней мере, имелись у отца. Он обладал врожденным обаянием, которое сделало его лидером той особой группы мужчин, специально отобранных для таких задач. И, по мнению штабистов 3-й американской армии, он был самым кровавым и безжалостным убийцей из всех, кого им довелось встретить.

Один пожилой полковник уподобил его индейцам из племени апачи, с которыми воевал его собственный отец на Диком Западе, однако в итоге все же пришел к выводу, что Гарри Сполдинг и от них отличался. Да, индейцы были умелыми убийцами; они применяли свои отличные охотничьи навыки в деле борьбы за выживание, оказавшись на грани истребления. Сполдинг, похоже, обладал тем же необычным талантом к выслеживанию врагов и в схватке отличался такой же свирепостью. Однако в его случае речь не шла о выживании. Полковник написал в своем рапорте, который и послужил, кстати говоря, причиной его отставки, что Гарри Сполдинг из «Иерихонской команды» убивал со злорадным удовольствием. Это был человек, наслаждавшийся смертью других. Рапорт завершался умозаключением, что в ходе конфликта, где решается судьба цивилизации, поручать важные задания подобным людям есть вещь противоестественная, граничащая с подлым подражанием тем ценностям и моральным устоям, которые характерны для противника, то есть немцев.