* * *

Неожиданно прорезалась Генриетта.

– Дорогой, что приключилось? – с изумлением спросила она. – Сегодня позвонила твоя девочка и велела все отменить.

– Мы немного повздорили, – признался Максим. – Но не надо ничего отменять, прошу тебя.

– А я и не собираюсь, – пробасила Генриетта. – Она сказала, что ей ничего от тебя не надо. А я ответила, что глупо отказываться от собственной выгоды. Мужчин необходимо использовать, для того мы, женщины, и нужны. Согласен, дорогой?

– Абсолютно, – усмехнулся Максим. – А Евгения согласна?

– Боюсь, что нет, – умудренно рассмеялась Генриетта. – Но я все же смогла ее убедить.

– Как, если не секрет? – поинтересовался он.

– Я сказала, что верну тебе все деньги, вложенные в выставку, и организую ее по своей доброй воле. Я хочу, чтобы вернисаж состоялся и, хвала Всевышнему и моему покойному супругу, могу себе позволить такой маленький каприз.

– Ты удивительная женщина, Генриетта, – дрогнувшим голосом вымолвил Максим. – Я все оплачу, прошу, позволь мне это сделать.

– Похоже, она здорово зацепила тебя, дорогой? – Голос Генриетты посерьезнел.

– Не то слово, – признался Максим.

– Тогда плати. Но Евгения ничего не должна знать, – поставила условие Генриетта. – Иначе она будет считать меня лгуньей, а я этого не хочу.

– Конечно, – мгновенно согласился он. – И еще. Пусть будет много роз и сирени.

– Макс, дорогой, я, конечно, ведьма, как и любая женщина, но я не волшебница, – взмолилась искусствоведша. – Где в марте можно достать сирень?

– Я дам координаты одной конторы, – пообещал Максим. – Там все сделают. Я бы сам этим занялся, но я должен ехать в дурацкий Куршевель.

– Поезжай куда хочешь, главное, чтобы ты вернулся к последней субботе на открытие, – заявила беспечная Генриетта.

– Но я прилетаю в понедельник! – воскликнул Максим.

– Евгения попросила в субботу, – отчеканила владелица галереи. – А чего хочет женщина, того хочет Бог. Ты вернешься к субботе – или можешь забыть мой номер.

– Не уверен, что Женька будет рада меня видеть… – вздохнул Максим, чертя ручкой на листке бумаги замысловатые загогулины. – Кажется, она меня бросила, Генриетта. Она меня не любит и никогда не любила…

– Глупости! – решительно заявила Генриетта. – Конечно она тебя любит, болван!

– Она это сказала? – Максим от неожиданности выронил ручку.

– Разве для всего нужны слова? – фыркнула Генриетта. – Что такое слово? Пустой звук, не более. В прошлый раз, когда мы говорили о тебе, у нее глаза сияли, девочка просто светилась изнутри. А сегодня у нее был такой голос, словно кто-то умер. Не знаю, что у вас произошло, но, думаю, ты ее чем-то здорово обидел. Я даю тебе шанс все поправить. Будь в субботу в пять вечера в галерее. И запомни – может, это пригодится тебе в будущем: ни одной женщине, не нравится быть номером два. Ты все понял? Давай!

– И тебе счастливо, дорогая, – сказал Максим.

– Прошу прощения, Максим Петрович, – робко проговорила по внутренней связи секретарь Светлана, – не хотела вас отвлекать, но вы просили напомнить, что сегодня к двенадцати должны быть в Думе.

Верно. Он и забыл.

– Спасибо, Света. – Он перевернул листочки на столе. – Что-то еще?

– Звонила Ирина Станиславовна. Шесть раз. Вы просили ни с кем вас не соединять.

– Все правильно, – сказал Максим. – Вадим приехал?

– Он с утра на месте.

– Хорошо. Пусть подает машину.

Оставалась пара свободных минут. Плюнув, он набрал номер Ирины.

– Я тебе обзвонилась! – возмущенно зазвенел в трубке ее голос.

– У меня были дела, – сухо сказал Максим.

– Но ты мог бы предупредить! Я беспокоилась!

– У меня нет времени на оправдания, – грубо оборвал он ее. – Что-то срочное? Если нет – увидимся дома.

– Я не знаю, когда приеду, – капризно объявила жена. – Я ждала тебя вчера весь вечер, накрыла стол, поставила свечи… А сегодня я пошла позавтракать в кафе, встретила знакомую, и она пригласила меня на вечеринку. Так что, возможно, я буду поздно. Не скучай!..

– Постараюсь, – хмыкнул он. – Главное, чтобы ты вовремя появилась у регистрационной стойки. Если, конечно, ты не передумала лететь.

– Не беспокойся, милый. Я не передумала. Целую!

Максим поднялся, схватил пиджак и бросился к выходу.

Любовь любовью, но есть дела, которые невозможно отставить. И слава богу, что они есть, иначе можно было бы сойти с ума.

Домой Максим попал только к полуночи. Квартира блестела стерильной операционной чистотой, какую обычно Ирина требовала от горничной. Холодильник был битком забит провизией – от фруктов и салатов в прозрачных лоточках до аппетитных бифштексов с хрустящей масляной корочкой.

Максим что-то пожевал, не различая вкуса. Внезапно им овладела невероятная усталость – у него не осталось сил ни двигаться, ни переживать, ни думать. Кое-как Максим собрал чемодан, упал в кровать и провалился в тяжелый сон. Он не слышал, как пришла Ирина, не почувствовал, как она потрогала его за плечо, легла рядом.

Утром зазвонил будильник. Максим поднялся, растолкал жену. Та с трудом разлепила припухшие веки. Ирина выглядела разбитой: под глазами синева, волосы всклокочены. Она пила кофе, страдальчески морщась, массировала виски. Видно, вечеринка удалась.

– Ну и как Венецианский балет? – осведомился Максим.

Ирина поперхнулась.

– Знаешь, Макс, – произнесла она, откашлявшись, – иногда ты меня пугаешь тем, что все про всех знаешь.

– Работа такая, – отрезал Максим.

Ирина повернула голову и, застонав, сдавила ладонями виски.

– Сколько же ты выпила? – ухмыльнулся Максим.

– Тебе-то что? – огрызнулась жена. – Если я сдохну, ты только рад будешь.

– Депрессивное состояние, вызванное похмельным синдромом, – диагностировал Максим и пошел в душ.

Ирина что-то пробурчала в ответ. Налепила на лицо жуткую зеленую маску. Сделалась похожей на ожившего мертвеца. Она и двигалась как зомби – натыкалась на мебель, бранилась под нос, кидала в чемодан все, что попадалось под руку. Пришла горничная. Ирина на нее набросилась, с ходу за что-то отчитала. Максим понял, что объясняться с женой, когда она находится в таком состоянии, невозможно, ушел в комнату, врубил телевизор и стал коротать время до приезда Вадима.

Ко времени подачи машины Ирина успела привести себя в божеский вид – напялить на себя какой-то пестрый эксклюзив и поверх него голубую норку. Она посвежела и повеселела. Не успев сесть в самолет, заказала дринк. Максим оглядел салон первого класса, решил, что вряд ли Ирина станет закатывать сцены в присутствии посторонних, и, собравшись с духом, произнес: