– Ах ты ж!.. Я ему всё рассказала, а он!.. Издеваешься, да?

Я отскочил в сторону. А потом ещё и ещё раз. И ещё.

Мои тренировки не прошли даром – малышка оказалась настолько быстра, что даже в шутку я еле успевал уходить от её бросков. Наконец ей это надоело, и она, гордо насупившись, бросила:

– Ладно, так и быть! Я тебя прощаю!

Это смотрелось настолько комично, что я расхохотался.

Она, глядя на меня, последовала моему примеру.

Отсмеявшись, я сделал галантный реверанс (точнее, попытался: какой с меня реверанс?) и снова протянул локоть вперёд:

– Вашу руку, сеньорита!

Она окинула меня внимательным взглядом, словно раздумывая, попинать меня ещё или хватит, затем сдалась и, тоже сделав реверанс, только лёгкий и элегантный, достойный приема в королевском дворце (мне даже стало неловко за неуклюжесть), зацепилась за мою руку, и мы, перебрасываясь весёлыми колкими репликами, направились в сторону «обжитых» мест.

Март 2447 года, Венера, провинция Полония

Поезд мерно покачивался из стороны в сторону. Даже самые сверхсовременные магнитки в прямых, ровных, как римские виадуки, вакуумных тоннелях не способны погасить колебания. В этом за восемнадцать лет ничего не изменилось.

Восемнадцать лет. Много это или мало?

Когда тебе за пятьдесят и ты чего-то в жизни достиг, они пролетают незаметно. Но когда тебе нет и тридцати, ты – перспективный учёный, и у тебя впереди вся жизнь, восемнадцать лет – это много. Слишком много, если провести их в тюрьме.

Но он свободен. И жив. Кому-то такой срок покажется слишком большим за возможность всего лишь жить дальше, без перспектив, без прошлого, без банального уважения окружающих, но стоит поискать тела десятков его коллег, лежащих под сорокаметровым слоем грунта, и спросить у них, что лучше.

Он выжил. Он на свободе. Более того, по его следу не идут ищейки – молодые сексапильные девочки-зомби в белых доспехах с мёртвыми глазами. «Ангелы», живые роботы её королевского величества. И пусть в кармане документы на иного, несуществующего человека, пусть ему нельзя появиться в кругу тех, кто может помнить его по прошлой жизни, но возможность просто жить того стоит.

Человек, едущий в рейсовом поезде на родину, где не был почти двадцать лет, устало закрыл глаза. Дрёма, одолевшая почти всех попутчиков, находить не спешила. И это плохо – в голову лезли воспоминания, которые сейчас не хотелось ворошить. Для них ещё придёт время, сейчас бы просто поспать…

Но нет, сон не шёл.

Зато из глубин поднималась злость, агрессия. Он отомстит, обязательно отомстит! За каждого, лежащего в том взорванном бункере. За себя, за исковерканную жизнь. Сейчас он ближе к этому, чем когда бы то ни было. Это сложно, но у него получится. Должно получиться! Ради этого он почти двадцать лет гнил в не самых комфортных местах планеты за преступление, совершённое другим.

Да, он не убивал того человека. Это сделал парень в кепке, с рекламным логотипом на груди, который убежал за минуту до приезда гвардии. Но тюрьма в тот момент была для него единственным спасением, единственным местом, где можно спрятаться от убийц и надолго залечь на дно, и он взял вину на себя, схватив окровавленный нож руками…

…Это началось за пару месяцев до отпуска, в мае. Кажется, в тот день он решился клеить Анхелику, свою «боевую» сослуживицу. Милую девочку, «старшего специалиста научной…».

Как же, в основном научной. И тем более старшего.

Как эта бездарность с руками торчащими неизвестно откуда умудрилась устроиться на довольно неплохое место в их НИИ, он не понимал. Точнее, понимал, но ведь всему должен быть предел?! Понятно, если бы она работала лаборантом, секретаршей, курьером, девочкой для бумаг… Но специалист, тем более старший?

В целом он не был настроен против неё лично, скорее не понимал степени безответственности умного и уважаемого в остальных вопросах начальства. Недовольных Анхеликой в институте вообще было немного: с мозгами у этой курицы было туговато, однако рот, как, впрочем, и всё остальное, в полном порядке. Всё, что она не была в состоянии сделать, в силу отсутствия образования и способностей, за неё делали другие, но она щедро вознаграждала за помощь и никогда не ломалась.

Она вообще никогда не ломалась. Даже Сам, притащивший её сюда неизвестно откуда и какое-то время считавший своей собственностью, давно махнул рукой. Есть такая категория женщин, болеющих за «дело» душой, и ничего тут не попишешь.

Итак, Анхелика, «старший научный сотрудник», труженица рта, задницы и других интересных частей тела, находящаяся в «общественной» собственности коллектива, стояла перед ним и отчаянно щебетала. На тот момент он ещё ни разу не зажигал с нею, хотя все друзья настоятельно советовали попробовать. Было в этом что-то… недостойное! Недостойное его, потому он всегда отказывался. Пользоваться девкой, которой уже воспользовались все-все коллеги?

Но, с другой стороны, она была честна. «Я вот такая, какая есть!» И никогда не брала за свои «вознаграждения» деньги. А это лучше, чем жечь со стервой, дававшей кому-то в прошлом по контракту (или без), но тебе при этом втирающей, какая она замечательная овечка и вообще святая невинность. На этой планете почти все девки по молодости грешат контрактами, и большинство потом отчаянно пытаются скрыть это от спутников последующей, обдуманной взрослой жизни. Поэтому он решился, тем более что внешне девушка ему нравилась.

Как раз настал апофеоз: они выясняли, в какое заведение лучше пойти, отдохнуть и поесть, и чтобы номера были недалеко, и всё это недорого (с его зарплатой деньги в этом вопросе играли не последнюю роль), когда дверь в лабораторию неожиданно распахнулась и в проёме появилось озадаченное лицо начальника отдела.

– Красуцкий? Зайди к Главному. Срочно!

Сказав это, начальник быстро исчез. На душе заскребли кошки.

Первое – шеф проигнорировал, что он не работает. Клеить Анхелику не возбранялось, но не в рабочее время. Это, конечно, несмертельно, за такое не выгонят, но покричать, ткнуть носом в нарушение шеф был обязан.

Второе – скорость его «убегания». Отсутствующий взгляд и излишняя нервозность в голосе. Что-то случилось. На самом верху. И он в этом косвенно участвует, иначе бы его не дергали.

Что и как? Версий и предположений не было.

– Я скоро, – стрельнул он глазами на прощание девушке и с тяжёлым сердцем побрёл к лифтам. На вечер они так конкретно и не договорились, оставалась возможность, что Анхелику перехватят, но это не так тревожило, как первопричина плохого настроения начальника.

Сам, белее мела, сидел один, в приёмной, в кресле для посетителей. Выглядел растерянно, руки мерзко подрагивали – от имиджа царя и бога, коим здесь считался, не осталось и следа.

– А, Красуцкий. Проходи… – вяло кивнул он в сторону своего кабинета.