– Господи Боже, детка! – воскликнула миссис Элкотт, взглянув на дочь. – Что случилось?

– Ах, мама, там какой-то дядя в дверях, – сказала девочка. – Он ужасно странно выглядит и чуть не испугал меня, когда я на него в первый раз посмотрела. Он просит чего-нибудь поесть.

– Просто бездомный бродяга, – сказала миссис Элкотт, вставая. – Пойду поговорю с ним.

Когда наша хозяйка удалилась на кухню, Лиззи, побледневшая после слов сестры, повернулась к ней и спросила дрожащим голосом:

– Как он выглядит, Мэй? Правда такой страшный?

– Я таких еще не видала, – ответила малютка, снова заняв место за столом и буквально захлебываясь словами от волнения. – Шляпа у него надвинута низко, на самые глаза, а сами глаза маленькие и странные – просто ужас! Только одни брови и видно. А брови темные, черные почти, особенно по сравнению с лицом, которое белое, как тесто, белее даже, чем сейчас у тебя, Лиззи. Но главное – борода. Оттого и вид такой чудной. Густая, длинная, почти до живота, и престранного цвета – рыжая, как апельсин ! Брр, – добавила она, преувеличенно передергивая плечами. – Как вспомню, мурашки по коже.

– Господи помилуй, – тяжело дыша, ответила старшая сестра, еще крепче прижимая к себе искалеченную Порцию. В следующий момент вошла миссис Элкотт.

– Он ушел, мама? – спросила Лиззи.

Да, милочка, – ответила наша хозяйка, занимая свое место. – Не волнуйся. Я думаю, он всего лишь бродяга, нищий. Я отдала ему остатки вчерашнего цыпленка, и он так радовался.

– Ах, мама, зачем ты это сделала, – сказала Мэй. – Я собиралась его доесть.

– Успокойся, дитя мое, – мягко произнесла мать. – Мы не богаты, но у нас более чем достаточно еды, питья и прочих удобств и развлечений, которых лишены остальные. Это благодать, когда ты можешь протянуть руку помощи тем, кому не так повезло.

– Да, мамуля, – несколько пристыженно ответила девочка. – Спасибо, что напомнила. Постараюсь больше не быть такой эгоисткой.

– Если ты все еще голодна, Мэй, – вмешалась Сестричка, – то возьми остаток моего завтрака. – Затем, бросив извиняющийся взгляд на хозяйку, добавила: – Все очень вкусно, миссис Элкотт, но, похоже, мне совсем не хочется есть.

– Ничего страшного, дорогая, – ответила хозяйка. – Просто жаль, что у вас пропал аппетит. Хорошо, что вы сегодня идете к доктору Фаррагуту. Вы договорились на какое-то определенное время?

– Да, по сути дела, мы уже должны быть в пути, – ответил я на вопрос.

Получив от миссис Элкотт наставления, как добраться до доктора, мы с Сестричкой встали из-за стола, попрощались с хозяйкой и ее двумя дочерьми, надели плащи и вышли.

Согласно инструкциям, которые предоставила нам миссис Элкотт, до доктора можно было добраться двумя способами. Если бы мы ехали верхом, ближайший путь лежал бы через Лексингтон-роуд. Однако поскольку мы шли пешком, то выбрали другую дорогу – узкую лесную тропу, которая наикратчайшим образом вела туда, куда мы направлялись.

Утро выдалось на редкость красивым, ослепительно яркое солнце и безоблачное небо придавали всему кристальную ясность и чистоту. Когда, рука в руке, мы ступили на тропу, я бросил быстрый взгляд на свою дорогую жену, которую, казалось, уже в немалой степени взбодрил свежий осенний воздух. Непривычное чувство обнадеженное™ преисполнило меня. Если уже сама атмосфера Конкорда служила подобным эликсиром, то, возможно, природные целительные средства знаменитого доктора Фаррагута действительно окажутся такими эффективными, как о них гласит молва.

Мы почти не разговаривали, идя по очаровательной лесной тропе, окаймленной березами и устланной ковром золотых листьев. Постепенно в голову мне закралась странная мысль. Мне представилось, что мы с Сестричкой – персонажи сказки одного из ее любимых европейских собраний: брат с сестрой, выгнанные из дома бессердечной мачехой, которые блуждают по зачарованному лесу, пока не набредают на волшебную избушку, выстроенную из разных сладостей.

– Искренне верю, что ты ошибаешься, Эдди, – с улыбкой заметила Сестричка, когда я поделился с ней своей фантазией. – Ради твоего же блага. Если ты помнишь, красавица, что живет в пряничном домике, превращается в людоеда, который собирается сожрать маленького мальчика, откормив его.

– Я и вправду позабыл, как заканчивается эта история, – сказал я. – Жуть какая! По ничем не смягченному ужасу лишь немногие творения фантазии могут сравниться с безыскусными, на первый взгляд, преданиями европейского крестьянства.

– А мне кажется, некоторые могут, – с озорным видом сказала Сестричка. – Ну например, сочинения одного американского писателя… моего самого-самого любимого!

И эти милые слова, и ощущение чистейшей любви пронизали каждую частицу моего существа. Только шляпка Сестрички помешала мне запечатлеть страстный поцелуй на ее щеке. Поскольку никакие слова не могли передать силу моих чувств в тот миг, я просто пылко пожал ее руку, обтянутую перчаткой. Мы молча продолжали идти дальше.

Прошло еще немало времени, прежде чем тропа привела нас на поляну, посреди которой стояла отнюдь не избушка из пряников и карамелек, а большой, прочно выстроенный деревянный дом блекло-серого цвета. Позади раскинулся просторный сад: пышные кусты и аккуратные грядки со всевозможными растениями, казалось, нежатся в потоках щедрого солнечного света. Небрежно привязанная за повод к коновязи рядом с домом чалая кобылка лениво пощипывала траву.

Когда мы с Сестричкой подходили к этому внушительному жилищу, входная дверь со скрипом отворилась. Из дома вышел человек, чуть помедлил на крыльце, спустился и не спеша направился к жующей лошади. Заметив наше присутствие, он приподнял шляпу, открыв лицо, которое было затенено полями.

Я почувствовал, как стоявшая рядом Сестричка напряглась, и услышал непроизвольно вырвавшийся у нее приглушенный вздох. Ее реакция была более чем понятна, так как представшее нам лицо было одним из наиболее тревожащих, какие мне доводилось видеть, помимо кунсткамеры Ф. Т. Барнума. И вовсе не черты этого человека, определить возраст которого было невозможно, приводили в такое беспокойство. Нос у него был не больше и не меньше, чем у всякого, правильной формы рот дополняли два совершенно нормальных глаза. Отличало его то, что каждый дюйм его лица был усыпан налитыми багровыми прыщами. С точки зрения неприглядности, скажем прямее – уродливости, его превосходил только барнумовский «Мальчик-аллигатор», чья гротескная дерматологическая патология придавала ему сходство с одной из разновидностей крокодилов.

Невзирая на обезображивающий недуг, который предположительно мог вызвать у незнакомых людей некоторую робость, мужчина держался абсолютно непринужденно. Действительно, представившись как мистер Эзра Уинслоу, он положительно стремился привлечь наше внимание к своему отмеченному печатью болезни лицу.

– Чертова экзема, – сказал он, указывая на прыщи, словно мы могли не заметить рассыпанные по всей коже пламенно-красные чирьи. – Чешется жутко. Ходил ко всем этим шарлатанам в Бостоне. Потом услышал о старом доке Фаррагуте. Дал мне вот эту самую мазь. – Сунув руку в карман плаща, он вытащил небольшой, цилиндрической формы пузырек. – Бальзам Фаррагута на основе природных компонентов. Против злокачественных кожных высыпаний, – продолжал он, читая надпись на этикетке. – Изготовлен из бальзамической пихты, смолы мирриса, полынного корня и еще бог весть чего. Док клянется, что он меня в два счета вылечит.