Здесь был 6HV8SQ.

Я нянчу кружку с пивом и жую сыр, пытаясь разобраться в переписке на книжных полях.

Потом Кэт тихо вздыхает. Я смотрю через стол и вижу, как ее лицо морщится от глубокой досады. Она кладет телефон на стол и накрывает его толстой синей салфеткой.

– Что такое?

– Разослали список нового ПМ.

Кэт встряхивает головой.

– Не в этот раз.

Потом она выдавливает улыбку и тянется к стопке за растрепанной книжкой.

– Не велика важность, – говорит она, листая страницы, чтобы чем-то себя занять. – Это все равно лотерея. Это был выстрел наудачу.

Я не предприниматель, не делец, но в эту секунду мне хочется как минимум основать собственную компанию и вырастить ее до масштабов Гугла, чтобы потом поставить Кэт Потенте у руля.

По залу проносится порыв мокрого ветра. Подняв глаза от «Человека-невидимки», я вижу в дверном проеме Пенумбру. Завитки волос над ушами спутались, потемнели от дождя. Челюсти у него решительно сжаты.

Нил вскакивает, чтобы проводить Пенумбру к столу. Кэт помогает снять пальто. Пенумбра дрожит и тихо говорит: – Благодарю, дорогая, благодарю.

Он напряженно шагает к столу, хватаясь за спинки стульев.

– Мистер Пи, рад познакомиться, – говорит Нил, протягивая руку. – У вас отличный магазин.

Пенумбра крепко жмет ему руку. Кэт приветственно машет.

– Значит, это ваши друзья, – говорит Пенумбра. – Рад с вами познакомиться, с обоими.

Усевшись, он шумно вздыхает.

– Таких юных лиц за своим столом в этом заведении я не видел с тех пор как… в общем, с тех пор как сам был таким же юным.

Мне не терпится узнать, как все прошло в библиотеке. – С чего начать? – говорит Пенумбра.

Он вытирает темя барной салфеткой. Хмурится, волнуется.

– Я рассказал Корвине, что произошло. Рассказал про журнал, про ваш блестящий ход.

Он сказал «блестящий ход»: это хороший знак. Наш рыжебородый официант приносит еще одну кружку пива и ставит перед Пенумброй, который машет ему рукой и говорит:

– Запиши это на счет компании Festina Lente, Тимоти. Все запиши.

Пенумбра в своей стихии. Он продолжает рассказ:

– Корвина стал еще большим консерватором, а я и не подумал бы, что такое возможно. Он нанес столько вреда.

Я не понимаю.

Пенумбра качает головой.

– Корвина говорит, Калифорния меня отравила.

На слове «отравила» он возмущенно фыркает.

– Смешно. Я рассказал ему, что вы сделали, мой мальчик, – я рассказал, каковы возможности. Но это просто бесполезно.

Пенумбра подносит к губам кружку и делает долгий глоток. Смотрит на Кэт, на Нила, на меня и медленно говорит:

– Друзья, у меня есть к вам предложение. Но сначала вам нужно кое-что узнать о нашем сообществе. Вы проследили мой путь до этого здания, но о его назначении не знаете ничего – или ваши компьютеры и об этом рассказали?

Ну, я знаю, что в деле замешаны библиотеки и новички, переплетенные и непереплетенные люди и сожженные книги, но не вижу во всем этом никакого смысла. Кэт и Нил знают только то, что видели на экране моего ноута: россыпь огоньков, блуждающих по полкам странного книжного магазина. А Гугл, если искать «неразрывный каптал», уточняет: «Возможно, вы имели в виду «нерезиновый капитал?» Так что правильный ответ будет: «Нет. Ничего».

– Тогда мы сделаем вот как, – говорит Пенумбра, кивая. – Сначала я вкратце расскажу вам нашу историю. Потом, для понимания, вам нужно побывать в Читальном Зале. Тогда мое предложение станет вам понятно, и я искренне надеюсь, вы его примете.

Конечно мы его примем. Ведь иначе какое это приключение? Выслушав жалобу старого волшебника, ты берешься помочь.

Пенумбра складывает пальцы домиком.

– Вам знакомо имя Альд Мануций?

Кэт и Нил качают головами, но я согласно киваю. Может, наконец, и школа дизайна мне пригодится:

– Мануций был из первых книгопечатников, – говорю я, – сразу после Гутенберга. Его книги до сих пор знамениты. Они прекрасны.

Я видел слайды.

– Верно, – Пенумбра кивает. – Это было в конце пятнадцатого столетия. Альд Мануций собрал в своей печатне в Венеции переписчиков и ученых и напечатал там первые издания классиков. Софокл, Аристотель и Платон. Вергилий, Гораций и Овидий.

Я вступаю:

– Да, он печатал их новым, только что разработанным шрифтом, который придумал дизайнер по имени Гриффо Герритзун. Потрясающий шрифт. Ничего подобного еще не бывало, и, в принципе, это и сейчас самый популярный шрифт. Gerritszoon устанавливают на всех маках. Но только не Gerritszoon Display. Этот приходится красть.

Пенумбра кивает.

– Все это хорошо известно историкам, а также… Он поднимает бровь.

– …продавцам книжных магазинов. Еще, пожалуй, вам будет интересно знать, что наследие Гриффо Герритзуна служит источником процветания нашего братства. Даже сейчас издатели, покупающие этот шрифт, покупают его у нас.

– И мы не отдаем его задешево, – добавляет Пенумбра вполголоса.

У меня в голове стыкуются два кусочка паззла: словолитня FLC – это и есть Festina Lente Company. Культ, которому служит Пенумбра, живет за счет циклопических цен на лицензионные шрифты.

– Но вот в чем заковыка, – продолжает Пенумбра. – Альд Мануций был не просто издателем. Он был философом и учителем. И первым из нас. Он основал Неразрывный Каптал.

Что ж, этому нас на типографике точно не учили.

– Мануций верил, что в трудах классиков скрыты глубокие истины, и среди них ответ на наш главнейший вопрос.

Повисает напряженное молчание. Я, кашлянув, спрашиваю:

– Что за… главнейший вопрос?

Кэт, совсем без голоса:

– Как жить вечно?

Пенумбра оборачивается и пристально смотрит на нее.

Его глаза широко раскрыты и светятся.

– Когда Мануций умер, – тихо продолжает он. – Ученики наполнили его гробницу книгами – по экземпляру каждой, когда-либо им напечатанной.

Ветер так крепко налегает на дверь бара, что она дребезжит.

– Они сделали это, потому что гробница была пустой. После смерти Альда тела не нашли.

Значит, у этого культа есть и свой мессия.

– Он оставил после себя книгу, которую назвал «Codex vitae» – книга жизни. Она была зашифрована, а ключ Мануций оставил лишь одному человеку: своему лучшему другу и компаньону, Гриффо Герритзуну.

Поправка: у культа есть и мессия, и первый апостол. Но этот апостол хотя бы был дизайнером. Это клево. А codex vitae… Я уже слышал о нем. Но Розмари Лапен сказала, что codex vitae – это книги с дальних полок. Я запутался.