— Да, пожалуй, я была не права. — Женя тоже обращалась как бы к невидимому собеседнику, смотрела в сторону, голос ее звучал нарочито индифферентно. — Например, количество слов тоже не всегда переходит в качество. Люди пишут, пишут, пишут слова, думают, что на выходе получат литературу, а получают много букв и ничего больше. Вот я тут недавно прочитала одну книгу… Пойди принеси. — Она обернулась к Грише. Ее голос и взгляд были похожи на жестяной барабан.

— Не надо! — пискнул Гриша, поджимая хвост.

— Надо, надо, — жестко сказала Женя.

Гриша потрусил в избу. Мы молча ждали. Я с ужасом глядел на Алену. Неужели она не понимает, что происходит? Алена сидела в застывшей позе. Ее лицо как будто высекли из камня и забыли зашлифовать острые углы. У меня вспотели руки, и я торопливо вытер их о джинсы. Через пару минут Гриша появился с пачкой измятых листков в руках. Мелкими неуверенными шажками он подбежал к Жене и, дрожа, протянул ей пачку. Женя взяла пачку и помахала ею в воздухе. Листы распались. Несколько упало на траву. Один лег у моих ног. Я смотрел на него, не в силах нагнуться и поднять. Это был Аленин роман. Он был распечатан очень мелким шрифтом, и оттого издалека листы казались испачканными. Денис протянул руку, чтобы взять одну из страниц, приземлившуюся возле него, но я оттолкнул его и быстро схватил лист. Я не мог позволить Денису читать то, что Алена предназначала только мне. Ну, не предназначала. Подразумевала, что, кроме меня, это никто не прочтет.

Женя продолжала помахивать рассыпающейся пачкой.

— Так я говорю, прочитала тут на досуге роман, и что вы думаете?

Все молча смотрели на нее и ровным счетом ничего не понимали. Запахло дымной вечерней деревенской тоской. Лица светились в сгущающихся сумерках, и мне показалось на миг, что за столом сидят не люди, а гигантские бледные мотыльки. Призрачная, нереальная картинка, похожая на кадр из сумеречного мультфильма: неподвижные фигуры вокруг стола, неподвижный воздух, неподвижное время. Нет сюжета, провалилась фабула, события отказались происходить. Мы на вечном приколе в этой ночи, в этом дворе, среди травы, доходящей до пояса. Трава растет незаметно и скоро — мы и вздохнуть не успеем — полностью поглотит нас.

— Удивительная вещь, — снова раздался Женин голос, словно прорвавшийся ко мне сквозь невидимый заслон и вернувший меня к реальности, — после одних книг хочется стать лучше и больше никогда не грешить, после других — плакать, после третьих — скакать на одной ножке и смеяться, а после некоторых — только вымыть руки. Ну хорошо, хорошо, может, не вымыть руки. Например, накраситься. Нахватаешься гламурок и думаешь: а я-то что? Чем хуже? Пойду, что ли, накрашусь. Вот такое удивительное влияние разумного, доброго, вечного на душу человека.

Гриша подобострастно заглядывал ей в лицо и кивал. Алена всем корпусом повернулась к нему.

— Ах ты, сучья кровь, — прошептала она и тяжело поднялась. — Ты зачем это сделал? Ты зачем в мой компьютер лазил? Ты зачем нос совал, куда тебе не велено? Ты зачем это распечатал? Зачем ЕЙ (она сделала ударение на слове «ей» и мотнула головой в сторону Жени) притащил? Посмеяться хотел? Выслужиться? А, холуй недоделанный?

Она надвигалась на Гришу, а Гриша пятился от нее раком, почему-то растопырив руки и слегка подогнув кривоватые ноги, не в силах отвести взгляда от ее лица. Рот его приоткрылся. В глазах застыл ужас. Он споткнулся о камень, и по его лицу прошла судорога. Нелепо подпрыгнув, он быстро развернулся, зайцем метнулся к дому и захлопнул за собой дверь.

Вдруг раздался громкий смех. Это хохотал Виктор.

— А ты, а ты… — пытался выговорить он, захлебываясь смехом. Наконец ему удалось совладать с собой. — А ты думала, что всю жизнь с зайчиком прожила, а оказалось — с волчарой? Думала, он ни на что не способен, а он на все готов, только не ради тебя! — почему-то зло бросил он Алене и снова захохотал.

Алена кинулась к нему, схватила за грудки и стала трясти что есть силы.

— Мразь! — кричала она. — Не смей! Убью!

Я бросился к ней, начал отрывать ее от Виктора. Денис подскочил с другой стороны. Но Алена уже сама обмякла, затихла и повалилась на стул. Я стоял возле нее, держа руку на ее плече. Алена сидела сгорбившись, уставившись в землю. Наталья неуверенно подвинула к ней чашку с остывшим чаем. Неожиданно в тишине раздался голос Жени:

— И чего это ты так на него орала? — спокойно сказала она, обращаясь к Алене и пальцем тыча в сторону Виктора. — Ольге, что ли, завидуешь? Ну, завидуй, завидуй. Брошенные тетки всегда кому-нибудь завидуют. — Она повернулась к Виктору: — А ты, старый дурак, не понял до сих пор, что не нужен ей ни волк, ни зайчик?

— А кто? — глупо ухмыляясь и машинально одергивая рубашку, спросил Виктор.

— Да ты.

— А она-то мне зачем? — еще глупее растянув рот в полуусмешке-полугримасе, спросил Виктор.

— Вот этого я не знаю, — сказала Женя. — А только зачем ты над ней смеялся?

Виктор дернул плечом и покраснел. Голову даю на отсечение — он покраснел. Впрочем, было уже темно, может быть, мне показалось. Пока я удивлялся, Виктор встал, сунул руки в карманы брюк и, посвистывая, вразвалочку двинулся в сторону огорода. Ольга, не понимая, что происходит, испуганно блуждала взглядом по нашим лицам.

— А… — робко начала она, очевидно, не зная, что сказать. — А у Пушкина дети были?

— Нет, только внуки, — сказал Денис и хлопнул ладонями по столу. — Ну хватит, вставайте, поехали домой.

Когда рассаживались по машинам, Ольга подбежала ко мне.

— Возьми с собой Виктора! — шепнула она. — Мне надо поговорить с Натальей и Денисом.

«Вот дура!» — подумал я, а вслух сказал:

— Какого черта он мне нужен?

Я не собирался сажать Виктора в свою машину. Во-первых, я хотел, чтобы Алена пришла в себя без посторонних. Во-вторых, я не люблю возить чужие наглые морды. Здесь вам не такси. В-третьих, зачем мне надо, чтобы они ехали вместе — Виктор и Алена? И чтобы он всю дорогу пялился на ее затылок, и на шею, и на мочку уха, и на профиль, когда она будет поворачиваться ко мне?

— Ну пожа-а-алуйста! — заныла Ольга. — Ты же знаешь, мне надо сделать одно маленькое дельце.

— Маленькое дельце делают в деревянном домике за углом направо. Очень советую перед дальней дорогой. А если ты хочешь попросить денег, можешь смело делать это при Викторе. Поверь мне, он совершенно лишен комплексов.

В общем, Виктор поехал с ними.

Всю обратную дорогу мы с Аленой опять молчали. Она, как прежде, курила, выщелкивая в окно окурки и тут же зажигая новую сигарету. Я не знал, как к ней обратиться, что сказать, какие слова подобрать, чтобы ее успокоить. Впрочем, она не выглядела взволнованной. Скорее задумчивой. Она была погружена в себя, будто прислушивалась к каким-то потайным и пока непонятным движениям, шорохам, шепотам, звукам, просыпающимся в глубине ее души и естества. Я же сидел и думал: почему так странно получается, что меня все коробит в Жене, буквально все, каждое произнесенное ею слово, каждый жест, интонация, гримаса, и то, как она кладет мармеладину в рот, шумно прихлебывает чай, ерничает, выбирает какие-то гадкие, неестественные, неопрятные выражения, смотрит с прищуром, словно пытается раздеть тебя взглядом, оценить и всласть поглумиться, все в ней мне кажется постыдным, неприличным, непристойным, жлобским, потным каким-то, что ли? И ничего — ничего! — не задело меня, когда Аленины губы, которые мне так хочется даже не поцеловать, а просто потрогать своими губами, когда Аленины губы, некрасиво перекосившись, выплевывали в адрес Жени сгустки грязи. Не задело, не оскорбило, не разочаровало.