Хунвэйбины с радостью взялись за уничтожение уйгурской культуры: запрещали вековые традиции, оскверняли мусульманские кладбища, сжигали Коран, а в мечетях устраивали свинарники279.

В 1971 году на волне всеобщего насилия убили отца Ильхама280. В глазах хунвэйбинов Тохти совершил тройное преступление: был интеллектуалом, членом местной партийной элиты и уйгуром. Его не спасло даже то, что он образцовый выходец из этнических меньшинств. Его сыну это тоже впоследствии не поможет. Когда Тохти погиб, Ильхаму было два года.

Те немногие, кому удалось пережить культурную революцию, предпочитали пореже о ней вспоминать. Ведь в те времена даже скептикам приходилось унижаться и участвовать в «собраниях критики» и «собраниях борьбы». Ильхам гордился отцом, но слабо его себе представлял. Образ отца в его сознании был создан матерью, которая работала в автомастерской и воспитывала Ильхама и трех его братьев.

Детство и молодость Ильхама и его братьев прошли благополучно. Старший брат пошел в армию, затем вступил в партию и служил на высоких должностях в местной администрации и обкоме КПК. Еще один брат тоже вступил в партию и стал сотрудником госбезопасности. В 1985 году, когда Ильхаму исполнилось шестнадцать, он уехал в Пекин и поступил в Университет Миньцзу, который считался лучшим в стране учебным заведением для этнических меньшинств. После выпуска остался в университете. Сначала работал в администрации, а затем стал преподавать на факультете экономики.

В то время Китай менялся прямо на глазах. Политика реформ и частичной открытости, начатая в конце 1970-х, принесла плоды и превратила Китай из отсталой закрытой страны с культом личности Мао в открытую миру капиталистическую державу.

С родственниками в самых верхах синьцзянского общества и под защитой пекинского академического круга Ильхам мог бы сделать отличную карьеру как образцовый гражданин нового, многонационального, меритократического Китая. Со временем его, скорее всего, пригласили бы стать членом одного из многочисленных консультативных советов по вопросам политики. По идее, они консультируют партию по вопросам законодательства, но чаще всего это что-то вроде клубов для своих, членство в которых дает статус и престиж.

Ильхам остро осознавал, что по сравнению с большинством артушских уйгуров его положение гораздо более благоприятно. Он начал писать статьи о проблемах в Синьцзяне, например о безработице среди уйгурского населения, о необходимости реформирования экономики региона. В ней монополистом был Бинтуань, военизированная производственно-строительная организация, которая с 1950-х годов подмяла под себя все сельское хозяйство в Синьцзяне. Ильхам не считал себя политиком, напротив, он яростно протестовал против навешивания на него такого ярлыка. Он был ученым, который исследовал проблемы региона и давал правительству советы, как улучшить положение этнических меньшинств, реформировать экономику и противодействовать экстремизму281.

Власти этого не оценили. Администрация Синьцзяна везде выискивала сепаратистов, и ученый уйгурского происхождения, мусульманин, открыто говорящий о проблемах региона и раздающий интервью иностранной прессе, был как красная тряпка для быка. Почти сразу синьцзянские чиновники стали подвергать Ильхама критике и давлению. В относительно либеральной атмосфере Пекина подобные нападки не всегда до него доходили, но после запуска в 2005 году сайта «Уйгур Онлайн» на нескольких языках давлению стали подвергаться друзья и родные Ильхама. Некоторые из них просили его не высовываться и просто зарабатывать деньги – типичная мантра в Китае после событий на Тяньаньмэнь. Но остановиться он уже не мог, в частности понимал, что «Уйгур Онлайн» стал явлением действительно важным.

Сайт был и форумом, и новостным порталом. Здесь писали о политике, о культуре Синьцзяна. Через некоторое время вокруг сайта сформировалось тесное и многочисленное сообщество авторов и комментаторов. Форум подвергался жесткой модерации. Любые комментарии, которые хоть каким-то боком относились к экстремизму или сепаратизму, волонтеры-администраторы сразу удаляли, но животрепещущие темы на сайте все равно обсуждались на уйгурском, китайском и других языках. Ильхам надеялся, что многоязычный диалог и обсуждение проблем помогут национальным сообществам лучше понять друг друга и наладить между собой связи.

* * *

Синьцзян – огромная территория. Синьцзян-Уйгурский автономный район282 – самая большая по площади административно-территориальная единица Китая. Ее площадь составляет более 1,6 млн квадратных километров, простирается от Тибетского нагорья на юго-востоке до границы с Казахстаном на северо-западе. В то же время это район чуть ли не с самой низкой плотностью населения в стране. В нем живут около 22 млн человек283, из них половина – в Кашгаре, Инине и столице провинции Урумчи284.

Горная система Тянь-Шань разделяет Синьцзян пополам с запада на восток. В результате в районе явно выделяются отдельные северный и южный регионы. На севере находится город Урумчи, где расположено большинство промышленных предприятий и живет почти все его ханьское население285. В Джунгарии, где раньше жили кочевые монгольские племена, также находится большая часть травяных угодий и пахотной земли Синьцзяна286. На юге же совсем другая картина там расположена Таримская впадина с пустыней Такла-Макан в центре. Это обширная засушливая область, защищенная от осадков Гималаями и Памиром, где время от времени попадаются оазисы, орошаемые только талым снегом287.

Именно в Тариме живет большинство уйгуров. Хотя армии Китая веками проходили по территории, ныне входящей в состав Синьцзяна, разоряли ее, контролировали некоторые районы, однако современная административно-территориальная единица существует чуть более ста шестидесяти лет288. Ее название – «Синьцзян» – в переводе с китайского означает «новые рубежи», было дано в 1884 году маньчжурскими властями, когда эти земли формально вошли в состав империи Цин289. До этого у Синьцзяна было неопределенное название «западные территории»290. Зафиксированная документально история этого региона насчитывает более двух тысяч лет, в течение которых возвышались и падали ханства, мелкие царства и империи. Так что можно понять неприязнь многих уйгуров и других отличных от ханьцев национальностей в Синьцзяне к китайскому названию региона. В частности, уйгуры предпочитают название «Восточный Туркестан». Оно хоть и новое (популярным стало на заре XX века), но лучше отражает близость и родство региона с Западным Туркестаном, то есть Узбекистаном, Казахстаном, Кыргызстаном и Туркменистаном. У народов, живущих в этих странах, общие с уйгурами история и кровь291. Восточный Туркестан – это еще и название двух республик, отделявшихся от Китая на некоторое время в тридцатых и сороковых годах292, так что сейчас оно тесно ассоциируется с уйгурским движением за независимость293.

Как и Синьцзян, этноним «уйгур» имеет противоречивую политическую историю. По словам журналиста Ника Холдстока, сам по себе этот этноним употреблялся еще много веков назад. Народ, который так называли, не имеет ничего общего с современными уйгурами. Более того, много веков такого этноса как будто не существовало294. В наше время термин «уйгур» употребляется по отношению к тюркоязычному, преимущественно мусульманскому этносу, который исторически составляет большинство населения современного Синьцзяна295, хотя на этой территории также давно живут хуэи, монголы, казахи и китайцы-ханьцы.