Чувство отчуждения еще более усиливалось, когда Джевхер с отцом и мачехой ездила в Синьцзян в гости к родственникам. Хотя родилась она в Пекине и росла в ханьской среде, как многие китайцы, чьи родители были из других регионов, Джевхер считала своим лаоцзя, родным городом, город, откуда были ее родители. Но когда она приезжала, родственники смотрели на нее как на чужую. Для них она была пекинкой, гостьей, которую нужно было встретить радушно и сердечно, но не одной из них. Она находилась меж двух миров и ни в одном из них не чувствовала себя комфортно. Это ощущение потерянности и изолированности только усилилось, когда она стала старше и постепенно поняла, кем был ее отец для уйгурской диаспоры и какой опасности он из-за этого подвергался.

Джевхер училась в элитной частной школе-интернате недалеко от родительского дома. Поначалу она слабо представляла, чем недавно начал заниматься отец. В ее отсутствие Ильхам организовал в квартире перевалочный пункт для бездомных уйгуров, которых он находил на пекинских улицах. Давал им стол и кров, пока они не найдут, где жить.

По выходным Джевхер возвращалась из школы в квартиру, где было полно людей. Она часто сидела с ними и слушала их рассказы о тяжелой жизни307. Часто девушка понимала, что знает об этих людях больше, чем о самом Ильхаме. С детьми он был добр и заботлив, но ничем с ними не делился, тем более подробностями своей политической деятельности. Разговаривал он с ними главным образом о том, как важно хорошо учиться и преуспеть в жизни.

Джевхер, тем не менее, чувствовала, что у отца какие-то трудности. Даже вопреки тому, что дети обычно легко привыкают к разным ситуациям и не воспринимают их как нечто из ряда вон выходящее, со временем она начала понимать, что ее семья отличается от других. К отцам ее друзей не приходила полиция, чтобы провести «профилактическую беседу». Не говоря уже о том, что они не уходили без предупреждения в «отпуск», откуда от них не было ни звонков, ни писем.

Ситуация в Синьцзяне тем временем накалялась. Назревал взрыв. Волна от этого взрыва подхватит за собой ее отца и даст ход событиям, на которые он уже не сможет никак повлиять.

Искра, от которой загорелось пламя, позднее охватившее Ильхама Тохти и уйгурский интернет, зажглась в середине 2009 года.

В пяти часах езды на поезде на север от Гонконга, на границе провинций Гуандун и Хунань, находится старинный город Шаогуань. Первые упоминания о нем датируются самым началом династии Тан[6]. Вокруг этого города открываются, возможно, самые захватывающие виды во всем Китае: на много километров раскинулись красные песчаниковые холмы, все утопает в пышной зелени, под ногами то и дело попадаются пласты веками выветривавшейся породы.

Шаогуань с его тремя районами и миллионом жителей308 – совсем небольшой город по стандартам провинции Гуандун, раз в десять меньше огромного мегаполиса Шэньчжэнь, расположенного южнее. Тысячи мигрантов из других регионов Китая приезжают в Гуандун в поисках работы на заводах и фабриках, которые в провинции растут, как грибы после дождя. С начала нового тысячелетия по 2010 год ВВП провинции увеличился почти в пять раз309.

В 2009 году на фабрике игрушек «Сюйжи» в Уцзяне, центральном районе Шаогуаня, работало около 16 тыс. мигрантов310. В основном это были подростки или молодежь едва старше двадцати. Они жили в тесных общежитиях, работали на износ и отправляли домой практически весь свой скудный заработок.

В отличие от фабрик в Шэньчжэне и Дунгуане, где трудились мигранты из других китайских регионов, работники «Сюйжи» были из гуандунских сел и деревень или соседних провинций. Говорили они на кантонском диалекте, хакка и некоторых других языках и диалектах, но лингва франка для всех них был путунхуа, являющийся официальным государственным языком Китая с 1956 года. Почти все они принадлежали к этносу хань, который составляет 91 % населения Китая311.

В мае на фабрику прибыла новая группа рабочих312. Они не были похожи на остальных. Одевались по-другому, были смуглее, многие носили бороды. Большинство не говорило на путунхуа, да и к хань они отношения не имели. Эти 800 мужчин и женщин были уйгурами. Чтобы делать игрушки на экспорт, они проехали 3800 километров от уезда Шуфу недалеко от Кашгара и границы с Таджикистаном. Так реализовывалась государственная программа по развитию Синьцзяна, которая заключалась, в частности, в отправке трудовых мигрантов в приморские провинции, где они станут зарабатывать в семь раз больше, чем в Шуфу313.

С самого начала рабочих из Шуфу держали на расстоянии от новых коллег: разместили в отдельном общежитии, бригады формировали только из уйгуров. В руководстве фабрики пояснили, что такое разделение обусловлено другими предпочтениями уйгуров по проживанию и питанию314. Это только усугубило подозрительное отношение ханьских рабочих к новоприбывшим. Через несколько недель появились слухи, что приезжие уйгуры – все сплошь воры и насильники. Например, один ханьский рабочий заявил: «Некоторые парни из Синьцзяна совершали много краж. Нехорошие они люди. Знаете, они не говорят по-китайски, а мы не знаем их язык. Нам сложно общаться друг с другом»315.

По мере распространения слухов в столовых и на интернет-форумах стали звучать предположения, что руководство закрывает глаза на бесчинства новых рабочих. «Первый раз три рабочих-уйгура изнасиловали девушку в лесу за фабрикой, – гласил один интернет-пост. – Через неделю другая девушка вышла ночью за продуктами, ее затащили в уйгурское общежитие и изнасиловали. Когда охранники ее оттуда вывели, она была вообще без одежды. Руководство фабрики предложило ей 10 тыс. юаней (около 1400 долларов) за молчание»316.

Да, на китайских заводах и фабриках сексуальные домогательства и насилие – действительно острая проблема. В одном районе до 70 % женщин сообщили, что подвергались домогательствам или непристойным предложениям со стороны коллег-мужчин317. Однако заявления о том, что уйгурские рабочие домогались ханьских коллег, не нашли фактического подтверждения. Автор широко распространившегося в интернете поста о том, что шесть уйгуров якобы изнасиловали двух ханьских девушек, позднее признался, что все выдумал, так как возмущался тем, что будто бы из-за приезда уйгуров лишился работы318.

25 июня, когда Шаогуань плавился от жары, девятнадцатилетняя Хуан Цуйлянь поздно вечером возвращалась в общежитие от друзей. Хуан всего несколько недель работала на фабрике учеником на конвейере и еще плохо ориентировалась в обстановке. В темноте она прошла свое общежитие и случайно зашла в другое, по виду неотличимое здание. Зайдя к себе в комнату, как она думала, Хуан увидела чужие кровати, а на них молодых уйгуров. Возможно, на нее повлияли слухи об изнасилованиях или же она просто испугалась, внезапно оказавшись наедине с незнакомцами. С криками она выбежала из комнаты319.