В Мумбае на самых густонаселенных улицах таких трущоб, как Дхарави, плотность населения составляет 1,4 млн человек на квадратную милю – в семь с лишним раз выше, чем в Файф-Пойнтс XIX века{227}. Мигранты из сельской местности живут на улицах в хижинах из металлолома и брезента, облепляющих подъезды многоквартирных домов среднего класса. В одном из таких домов жил мой родственник. Помню, когда я гостила там несколько лет назад, однажды утром за зарешеченным окном, у которого я пила чай, раздался громкий шум, все заволокло пылью и потом началась какая-то возня. Оказалось, узкий бетонный балкон этажом выше отвалился от стены и, рухнув на улицу, громоздился там горой пылящих обломков. Моя тетя с двоюродными братьями смотрели на происходящее спокойно и безразлично, будто на какую-нибудь ворону, стащившую печенье.

В будущем подобные картины разрухи в городах придется наблюдать все чаще, поскольку начавшийся в промышленную эпоху процесс урбанизации по-прежнему набирает обороты. Прежде урбанизация шла хоть и стремительно, но не повсеместно: в мировых масштабах в городах жило меньше людей, чем за их чертой. Но к 2030 году, по прогнозам экспертов, ситуация изменится. Большая часть человечества станет жить в крупных городах{228}. И только малая доля этих мегаполисов будет такой же здоровой и обустроенной, как европейские и североамериканские. Основная масса станет напоминать Мумбай. Два миллиарда человек будут жить в трущобах вроде Дхарави{229}. Растущее поголовье скота, которое сегодня превышает совокупное поголовье за последние 10 000 лет – от одомашнивания до 1960 года, тоже содержится в аналоге трущоб. Более половины мирового числа свиней и кур выращивают в агропромышленных комплексах, более 40 % мирового объема говядины производят откормочные хозяйства, где стада исчисляются миллионами голов{230}.

Не последнюю роль сыграл рост трущоб и в том, что такой продолжительной и смертоносной оказалась эпидемия Эболы 2014 года. До 2014 года вспышки Эболы возникали исключительно в городах, население которых не превышало нескольких сотен тысяч человек. В конголезском Киквите, пережившем эпидемию Эболы в 1995 году, проживало 400 000. В угандийском Гулу, куда Эбола пришла в 2000 году, – чуть больше 100 000{231}. Относительно небольшой размер и удаленность этих населенных пунктов позволили экспертам считать вирус «незначительной угрозой общественному здоровью» в Африке, как гласил заголовок одной научной статьи 2011 года{232}.

Но затем вирус распространился на Западную Африку, где его ждал совершенно иной демографический пейзаж. Эбола поразила три столичных города с совокупным населением около 3 млн: столицу Гвинеи Конакри на западном побережье Африки, столицу Сьерра-Леоне Фритаун в 165 милях к югу от Конакри и столицу Либерии Монровию в 225 милях южнее Фритауна. Столица не всегда подразумевает благоустроенный город с небоскребами, просторными квартирами, вайфаем и современными удобствами. В западноафриканских столицах царили перенаселенность, бесхозяйственность и хаос, как вскоре убедились читатели новостей, когда в газеты и на сайты выплеснулся поток фотографий, демонстрирующих ужасы эпидемии{233}.

Скученность дает патогенам вроде Эболы по крайней мере три преимущества. Во-первых, резко повышается скорость распространения. Стоило Эболе прокрасться из Гекеду в перенаселенные столицы Гвинеи и Либерии, и скорость ее распространения тут же подскочила{234}. (Такая же картина наблюдалась у вируса натуральной оспы, когда он объявился в крупных городах, и может повториться с его «кузиной» – обезьяньей оспой, если та, оправдав опасения эколога Джеймса Ллойда-Смита, проникнет, скажем, в Киншасу через зараженное мясо или организмы инфицированных людей.){235}

Во-вторых, большое население представляет собой более долговечный «топливный ресурс» для эпидемии. Каждую из 21 вспышки Эболы, предшествовавших эпидемии 2014 года, удавалось ликвидировать за несколько месяцев. В Западной Африке с ее переполненными столицами эпидемия спустя десять месяцев не только не была укрощена, но и росла в геометрической прогрессии. Более 6000 заболевших, более 3000 погибших. «С такой Эболой мы еще ни разу не сталкивались», – заявил Дэвид Набарро, специальный посланник ООН по борьбе с этой болезнью. Разница зависела именно от различий в населенности городов. «Добравшись до городов, – подчеркнул Набарро, – она [эпидемия] принимает совсем иные масштабы»{236}.

А в-третьих, главное преобразующее воздействие толпы заключается в том, что скученность повышает смертоносность патогенов. Это связано с эволюционными преимуществами, которые появляются у патогенов, поражающих большие скопления людей. В большинстве случаев вирулентность отрицательно влияет на способность патогена распространяться. Возьмем патогены, распространяемые воздушно-капельным путем, как грипп, или контактным, как холера или Эбола. Для успешной передачи необходимо социальное взаимодействие между инфицированными и неинфицированными. Неинфицированные должны вдохнуть выдохнутое инфицированными или соприкоснуться с выделениями организма. Если этого не происходит, патоген оказывается в тупике и не может распространяться.