Двадцатого июля Императрица, до сих пор отличавшаяся прекрасным аппетитом, отказалась от еды. Утром двадцать первого ветеринар признался лорду Эмсворту, что этот странный случай выходит за пределы его медицинских познаний.

Проверим даты, чтобы ничего не спутать:

18 VII – Пир по случаю дня рождения Джорджа Сирила Бурбона.

19 VII – Арест Дж. С.Б.

20 VII – Внезапная аскеза свиньи Императрицы.

21 VII – Растерянность ветеринара.

Так. Все правильно.

Лорд Эмсворт себя не помнил от горя. Суета и беды нашей сложной жизни обычно не задевали рассеянного, кроткого графа – ему хватало солнечного света, простой еды и полной свободы от младшего сына. Тогда он жил тихо и счастливо, но и в его латах были щели. В одну из них вонзилась стрела.

Потрясенный новостями, он стоял у окна огромной библиотеки, глядя на свои сады невидящим взором.

Пока он стоял, открылась дверь. Он обернулся, поморгал – и узнал в прекрасной и властной даме свою сестру. Она, как и он, очень волновалась.

– Кларенс! – вскричала она. – Какой ужас!

Лорд Эмсворт печально кивнул:

– Да, мне уже сказали.

– Как? Он был здесь?

– Сейчас ушел.

– Зачем ты его отпустил? Я бы с ним поговорила.

– Какой от этого прок?

– Я бы ему сказала, что мы его очень любим.

– За что? – спросил лорд Эмсворт. – Он дурак.

– Ничего подобного! Для своих лет он чрезвычайно умен.

– Лет? Ему не меньше пятидесяти.

– Ты в себе? Это Хичему?

– Нет, Смитерсу.

Леди Констанс показалось, что все кружится. Это бывало при разговорах с братом.

– Ты не скажешь, Кларенс, о чем мы говорим?

– Об Императрице. Она не ест, а он ничего не может сделать. И это – ветеринар!

– Значит, ты ничего не слышал? Кларенс, случилась беда. Анджела разорвала помолвку с Хичемом.

– А выставка в пятницу, на той неделе!

– При чем тут выставка?

– Как это при чем? Осталось меньше десяти дней, отбор огромный, приедут самые лучшие свиньи, а она…

– Оставь свою дурацкую свинью! Сказано тебе, Анджела разорвала помолвку с лордом Хичемом и собирается выйти за этого бездельника.

– За какого?

– За Джеймса Белфорда.

– Это сын пастора?

– Да.

– Она не выйдет. Он в Америке.

– Нет, в Лондоне.

Лорд Эмсворт покачал головой:

– Ты не права. Я встретил пастора в прошлом году, и он мне ясно сказал – в Америке.

– Неужели ты не можешь понять? Он вернулся.

– Вернулся? А… вон как… Куда он вернулся?

– Господи! Так вот, если ты помнишь, у них с Анджелой были какие-то глупости, но год назад она обручилась с Хичемом. Я думала, все наладилось. А сейчас она ездила в Лондон, встретила этого Белфорда – и пожалуйста! Написала Хичему.

Какое-то время брат и сестра думали. Первым заговорил лорд Эмсворт.

– Пробовали желуди, – сказал он. – И снятое молоко. И картофельную кожуру. Нет, не ест!

Прожженный насквозь двумя смертоносными лучами, он очнулся и поспешил воскликнуть:

– Поразительно! Просто дикость какая-то! Ну, знаете! Я с ним поговорю! Если он думает, что можно обращаться с моей племянницей как с…

– Кларенс!

Он поморгал, не в силах понять, чем же ей теперь плохо. Казалось бы, именно то, что надо, – гнев, негодование, достоинство.

– Э?

– Это Анджела его бросила.

– Анджела?

– Она любит Белфорда. Что нам делать?

Лорд Эмсворт подумал.

– Не сдавайся, – сказал он. – Сохраняй твердость. Мы им не пошлем свадебного подарка.

Несомненно, леди Констанс нашла бы ответ и на эти слова, но тут открылась дверь, и вошла девушка.

Она была красивая, белокурая, а ее глаза в другое время напоминали самым разным людям озера под летним солнцем. Однако лорду Эмсворту они напомнили ацетиленовые горелки, и ему показалось, что Анджела не в духе. Он огорчился; она ему нравилась.

Чтобы снять напряжение, он сказал:

– Анджела, ты много знаешь о свиньях?

Она засмеялась тем резким и горьким смехом, который так неприятен сразу после завтрака:

– Знаю. Я же знаю вас.

– Меня?

– Да. А кто вы еще? Тетя Констанс говорит, вы не отдадите мне деньги.

– Деньги? – удивился лорд Эмсворт. – Какие деньги? Ты мне ничего не одалживала.

Чувства леди Констанс выразил звук, который обычно издает перекалившийся радиатор.

– Твоя рассеянность, Кларенс, – сказала она, – может кого угодно довести. Не притворяйся, ты прекрасно знаешь что бедная Джейн завещала тебе опекунство.

– Я не могу взять свои деньги до двадцати пяти лет, – прибавила Анджела.

– А сколько тебе?

– Двадцать один.

– О чем же ты волнуешься? – спросил лорд Эмсворт. – Четыре года можешь жить спокойно. Деньги никуда не уйдут.

Анджела топнула ногой. Леди так не делают, но все же это лучше, чем лягнуть дядю по велению низших страстей.

– Я говорю Анджеле, – объяснила леди Констанс, – что мы можем хотя бы охранить ее состояние от этого бездельника.

– Он не бездельник. У него у самого есть деньги. Конечно, он хочет купить долю в…

– Бездельник. Его и за границу послали, потому что…

– Это было два года назад.

– Спорь, сколько хочешь, но…

– Я не спорю. Я просто говорю, что мы поженимся, даже если нам придется жить в канаве.

– В какой канаве? – оживился лорд Эмсворт, оторвавшись от горестных мыслей.

– В какой угодно.

– Анджела, послушай…

Лорду Эмсворту показалось, что они слишком много говорят, все голоса и голоса. Почти что разом, так громко… Он поглядел на дверь.

А что такого? Повернул ручку – и никаких голосов. Весело скача по ступенькам, он выбежал на воздух, в солнечный свет.

Веселье оказалось недолгим. Обретя свободу, разум вернулся к серьезным и грустным вещам. Приближаясь к страдалице, лорд Эмсворт шел все медленнее и тяжелее. Дойдя до свинарника, он оперся на перильца и стал смотреть на свинью.

Несмотря на диету, она напоминала воздушный шар с ушками и хвостом. Такое круглое тело должно, в сущности, лопнуть. Однако лорд Эмсворт смотрел на нее в тоске. Еще немного – и ни одна свинья не посмеет поднять глаза в ее присутствии. А так это лучшее из созданий ждет безвестность, в крайнем случае – смягченная последним местом. Как горько, как нелепо…