Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но я…
– Вот что: если вспомните и она поест, вам будет стыдно.
– Дорогая моя, – торжественно сказал граф, – если она поест, я не откажу ему ни в чем.
– Честное слово?
– Самое честное.
– Не испугаетесь тети Конни?
Лорд Эмсворт весь подобрался.
– Конечно, нет, – гордо сказал он. – Я всегда готов выслушать ее мнение, но есть слишком важные вещи. – Он помолчал. – Вроде бы «сви-и…»
Откуда-то послышалась музыка – кончив дневные труды, прислуга незаконно пользовалась хозяйским граммофоном. Лорду Эмсворту это мешало, он музыки не любил, а главное – слыша такие мелодии, вспоминал о своем младшем сыне Фредерике, который пел и в ванне, и так.
– Именно, «сви-и»…
– Кто-о-о… Кто-оу-оу-оу…
Лорд Эмсворт подскочил на месте.
– …кто сердце мое украл? – надрывался граммофон. – Кто-оу-оу-оу…
Покой летней ночи нарушила радостная трель:
– Сви-и-и-оу-оу!..
Открылось окно. Появилась крупная лысая голова. Солидный голос спросил:
– В чем дело?
– Бидж! – вскричал лорд Эмсворт. – Идите сюда!
– Сейчас, милорд.
Красоту ночи умножило явление дворецкого.
– Бидж, слушайте!
– Да, милорд?
– Сви-и-и-оу-оу… эй!
– Превосходно, милорд.
– А теперь вы.
– Я, милорд?
– Да. Так зовут свиней.
– Я не зову свиней, милорд.
– Зачем вам еще Бидж? – спросила Анджела.
– Если мы оба заучим, тогда не важно, забуду я или нет.
– И то правда! Ну-ка, Бидж! Вы не знаете, а речь идет о жизни и смерти. Молодец! Так, так, так…
Бидж как раз собирался сказать, что служит в замке восемнадцать лет, но в его обязанности не входят вопли при луне. Если бы не Анджела, он бы это и сказал.
Но он был рыцарь, мало того – он был ей когда-то вроде няни, изображая бегемота, и нежно ее любил. Что перед этим какие-то вопли?
– Хорошо, милорд, – глухо сказал он, бледнея в лунном свете. – Постараюсь. Если разрешите, милорд, нам бы надо пройти подальше от гостиной для прислуги. Если меня услышат, мне будет труднее вести дом.
– Какие же мы идиоты! – вдохновенно воскликнула Анджела. – У стойла, вот где надо кричать. У свинарника. Тут же увидим, действует или нет.
– Анджела, – сказал ее дядя, – ты очень умная девушка. Прямо не знаю, почему. У нас в роду этого нет.
Обиталище Императрицы казалось особенно уютным при луне; но под покровом красоты всегда обнаружится печаль. Ее олицетворяла длинная кормушка, полная желудей и сочного месива. Судя по всему, пост не кончился.
– Начали! – сказал граф.
Звуки, взмывшие в ночи, согнали с веток всех, кто там сидел. Звонче всего было чистое сопрано Анджелы, ему вторил дребезжащий тенор, а басовые ноты вели понизу, пугая птиц.
Когда звуки смолкли, в будуаре Императрицы заворочалось тяжелое тело. Вопросительно хрюкнув, благородная свинья отодвинула мешковину.
– Раз, два, три! – сказал лорд Эмсворт.
Мелодичный вопль снова огласил тьму. Императрица стояла недвижимо и глядела куда угодно, кроме кормушки, из которой давно должна бы есть. Удивление гордого графа сменилось горьким гневом.
– Так я и знал, – сказал он. – Твой Джимми надо мной посмеялся.
– Ничего подобного! – вскричала Анджела. – Правда, Бидж?
– Простите, мисс, я не знаю обстоятельств.
– А почему она не ест?
– Подождите! Она же вышла, да? Теперь думает. Давайте еще разок. Когда я крикну «Взяли!». Да, дядя Кларенс, не войте вы. Любая свинья испугается. Мягко, плавно, нежно… Взяли!
Когда умолкло эхо, раздался чей-то голос:
– У вас спевка?
– Джимми! – вскричала Анджела.
– Привет, Анджела. Привет, лорд Эмсворт. Привет, Бидж.
– Добрый вечер, сэр. Рад вас видеть.
– Спасибо. Приехал вот к отцу на несколько дней. Пятичасовым поездом.
Лорд Эмсворт безжалостно прервал пустые разговоры.
– Молодой человек, – сказал он, – что вы имели в виду? Свинья не ест.
– Значит, вы не так пели.
– Точно так, как вы. Мало того, со мной пели Бидж и Анджела.
– Послушаем.
Лорд Эмсворт прокашлялся.
– Сви-и-и-оу-оу…
Джеймс Белфорд покачал головой.
– Ничего общего, – сказал он. – Начните в миноре с верхнего «до»… Вот так.
– Господи! – сказал лорд Эмсворт. – Я не смогу.
– Джимми сможет, – сказала Анджела. – Теперь, когда мы помолвлены, он – член семьи. Может кричать хоть каждый день.
Джеймс Белфорд кивнул:
– Да, так лучше всего. Видимо, любителю этого не вытянуть. Практиковаться надо в прериях, заглушая всякие торнадо. Тут нужен мужской глубокий голос, и сильный, и звонкий. Вот такой.
Положив руки на перильца, Джеймс Белфорд раздулся прямо на глазах, как молодой шар. Скулы его напряглись, лоб наморщился, уши встали. И ночь огласила рулада:
– Сви-и-И-Оу-Оу-Оу-Оу-Оу-оу-оу-оу-Оу-Оу-эй!
Они смотрели на него в немом почтении. Звуки медленно затихали в долинах и холмах, сменяясь сочным, смачным, густым, прекрасным и хрюкающим звуком, словно тысяча бодрых обжор ест суп в иностранном ресторане. Лорд Эмсворт закричал от радости. Императрица ела.
© Перевод Н.Л. Трауберг, наследники, 2011.
В дверь зала «Отдыха удильщика» влетела внезапная кошка, и вид у нее был такой, какой может быть лишь у кошки, только что получившей пинок могучей ногой. И тут же снаружи донеслись звуки, указывающие на гнев сильного мужчины: узнав голос Эрнста Биггса, всеми любимого хозяина гостиницы, мы в изумлении уставились друг на друга. Ибо Эрнст славился добротой характера. Самый, казалось, последний человек, кто мог бы поднять сапог на верного друга и грозу мышей.
Свет на тайну пролил всезнающий Ром С Молоком.
– Он на диете, – сообщил нам Ром С Молоком. – По причине подагры.
Мистер Муллинер вздохнул.
– Как жаль, – сказал он, – что соблюдение диеты, столь превосходное начинание с чисто физической точки зрения, так прискорбно воздействует на расположение духа. Перед диетой пасует любой, какими бы достоинствами он ни был полон.
– Вот именно, – сказал Ром С Молоком. – К примеру, мой полный дядя Генри…