Пара часов ходьбы до небольшой деревушки при пограничной заставе, и вот в моем распоряжении настоящая баня! С наслаждением, впервые за два последних года отмылся горячей водой с белым мылом, с немалыми мучениями и порезами, но все же уничтожил бороду и усы одолженным ретростанком Gillette со сменными пластинками-лезвиями (оказывается, тут это совсем не редкость в отличие от Советского Союза), выстирал белье и в виде, отдаленно похожем на человеческий, стал ждать развития событий.

Скоро в предбанник вошел какой-то благодушный финн в неожиданных ярко-желтых кожаных сапогах, потрепал меня по плечу, весело улыбнулся и пригласил жестом за собой.

«Небось, отведут в местное КПЗ», – мелькнуло у меня в голове. – «Только почему без вещей»?

Между тем на заставе дело явно шло к ужину. Невдалеке, на веранде уютного домика начальника охраны стоял укрытый полотняной скатертью стол, в центре которого парил огромный открытый пирог из мелкой рыбы. Рядом под расшитым вручную полотенцем томилась кастрюля с каким-то варевом, на деревянной тарелке высилась стопка блинов или больших лепешек, с краю притулилась пара кувшинов с молоком и какие-то мелочи. Простенько по меркам 21-го века, но, черт возьми, после трех последних дней, которые пришлось провести на подножном корме в совершенно буквальном смысле этих слов, я был бы рад любому сухарю. Однако пока мне оставалось лишь отвернуться, чтобы не травить лишний раз душу.

К моему несказанному удивлению меня провели именно к этому столу и любезно пригласили сесть. Наверно хозяева догадывались, как опасно оставлять человека из леса рядом с едой, поэтому буквально через несколько минут за трапезой собралась вся застава, то есть полтора десятка мужчин, женщин и детей. Все улыбались мне, пожимали руку, говорили по большей части непонятные, но явно доброжелательные слова, и никто не намекнул ни интонацией, ни движением, что я арестант, неизвестный подозрительный беглец, может быть, преступник.[93]

Признаться, ровно до сей поры у меня в голове гнездился страх, что продержат денек-другой, дождутся злой директивы от начальства, да погонят под прицелом обратно к границе, где сбагрят мою ни разу не ценную персону советским коллегам на расправу. Если не проще – бездонных болот в Карелии хватает. Даже прикидывал чрезвычайный план объяснения или сопротивления. Но тут я окончательно и бесповоротно понял: не выдадут.

Наверно, мне следовало переполниться чувствами радости, толкнуть полную пафоса речь, вытереть скупую мужскую слезу с уголка глаза или сделать еще что-нибудь киношное. Но вместо этого в сознании отложилась некая пустота. Как у художника, который успешно и в срок завершил тяжелую и даже опасную роспись купола огромного храма. Позади этап длинной работы. Но стены… Они все еще стыдливо белеют обнаженной штукатуркой. И каждую предстоит превратить в такое же сложное и законченное творение души и разума. Получится ли? По силам ли задача?

Тем временем хозяйка успела налить каждому в тарелку густого рыбного супа со сливками.

«Обо всем этом я подумаю завтра!» – вооружаясь ложкой и укрепив силу воли для поддержания человеческой скорости потребления пищи, я отбросил прочь все сомнения ради куда более актуального вопроса: «Интересно, как тут насчет добавки?».

Киев, апрель 1930 (3 месяца до р.н.м.)

Ровно в девять ноль-ноль, под мерное подрагивание купе на быстром ходу раздался не слишком громкий, но настойчивый стук в дверь. Пришлось встать, кое-как натянуть брюки и отпереть закрытый на ночь замок. Ожидал кондуктора, но в коридоре меня встретили нарочитые улыбки двух парней в строгих, до хруста белых сорочках и синих бабочках.

– Добр-рое ут-тро, – в унисон сказали они энергичными голосами, и… принялись аккуратно пропихивать в купе тележку с едой.

«Официанты!», – наконец-то я приметил небольшие белые колпаки на их головах.

Работники местного общепита свою работу знали на отлично. Не задавая лишних вопросов, они ловко выставили на столик у окна пару сочных лангетов с жареным картофелем, свежим (откуда только взяли!)[94] огурцом на продолговатых никелированных тарелках, лососевые салаты, взбитые сливки, несколько теплых булочек, горячий дымящийся кофе и нежные пирожные из слоеного теста с чудесными глазочками из засахаренных фруктов, каким-то чудом уместив всю кулинарную роскошь на крошечном пространстве.

С вежливым полупоклоном выдали листочек счета, за двоих вышло четыре рубля шестьдесят семь копеек, впрочем, от сдачи с «синенькой» успевший проснуться Яков отмахнулся, не глядя.

Позавтракали с шиком, вдобавок мой спутник, позер патентованный и неисправимый, добавил к кофе гадкую толстую сигару из того немалого запаса, что он умудрился натуральной контрабандой протащить из Турции. Я же, закинув ногу за ногу и откинувшись на подушку кресла с чашкой в руках, скромно налег на оставшиеся без его внимания, но очень недурные пирожные.

– Почитать ничего не желаете-с? – ворвался в мою блаженную полудрему голос проводника. – Газеты? Журналы?

– Пожалуй, – я вернул чашку на блюдце, запуская пальцы в предложенную переносную корзинку. И почти сразу со словами: – Ого, «За рулем» уже печатают! – вытащил несколько уже потрепанных, но неплохо сохранившихся номеров от 1928 года.

– Благодарствую, – чуток поклонился вагоноблюститель, принимая мой двухгривенный. – Если еще надо чего, спрашивайте-с.

Содержание, сверх всякого чаяния, оказалось достойным внимания. С не успевших пожелтеть страниц журналисты-автомобилисты рассказывали про жуликов-такси сто в в Париже, обсасывали детали новейшей многоуровневой развязки на шоссе Франкфурт-Базель, грозили властям города Москвы фотографиями страшных ям и ухабов в булыжной мостовой, с попутным экскурсом в классификацию каменюк по форме, материалу и региону добычи, обсуждали новую модель Ford, подвеску грузовика Citroen, устойчивость спортивного трехлитрового Bentley на итальянских серпантинах, доказывали достоинства триплекса и многоугольного рулевого колеса. А под копией рекламной листовки General Motors с мудреным лозунгом «А used саг is unused transportation» организовывали полноценную правительственную дискуссию по целесообразности закупки в Америке пользованных автомобилей, да еще эдак разборчиво, Chevrolet брать или Ford, ибо последний дешевле, но имеет недопустимо большую разницу в передаточных числах между первой и второй передачей.

Если не обращать внимания на едва заметную ретроспецифику, то создавалось полное ощущение 21-го века: доступность иномарки любому и каждому, сопричастность с мировой культурой паневропейского автотуризма, изрядная толика рекламы бензина, масла и «совершенно обязательных» автоаксессуаров, ну и, конечно, уверенность в скором и окончательном решении вопроса рытвин и кочек на отечественных дорогах.