Гудрун Бурвиц, дочь Генриха Гиммлера, принимала активное участие в деятельности неонацистов. Она занималась сбором пожертвований для нацистских преступников. Вольф-Рюдигер Гесс, сын заместителя Гитлера Рудольфа Гесса, до конца жизни пытался вернуть отцу доброе имя. Вольф-Рюдигер с гордостью сообщил находящемуся в тюрьме отцу, что второй внук появился на свет в день рождения фюрера.

А Беттина Геринг, внучатая племянница главнокомандующего силами люфтваффе Германа Геринга, сделала стерилизацию, «чтобы не плодить монстров, распространяя по миру наследников Геринга»[17]. Историк Таня Гетцер брала интервью у потомков нацистских преступников. По ее словам, Беттина Геринг не единственная приняла решение о стерилизации и не захотела иметь детей. «Таким образом, нацистская идеология, делящая людей на достойных и недостойных, продолжает существовать во втором и третьем поколении. Она действует на потомков разрушительно: те чувствуют, что их жизнь не обладает ценностью».

Никлас Франк, сын Ганса Франка, гитлеровского генерал-губернатора оккупированной Польши, по сей день хранит в бумажнике фотографию трупа отца со сломанной шеей после повешения. Никлас Франк говорит, что так он каждый вечер вспоминает, что его родителей казнили и что это было справедливое наказание. В книге «Отец» (Der Vater) Франк пишет: «Я до сих пор чувствую себя марионеткой отца. Он и после смерти дергает за нитки».

Никлас говорит о сестре Бригитте, что «ее погубил отец». Бригитта покончила жизнь самоубийством в 46 лет — именно столько было Гансу Франку, когда его казнили.

Многие потомки нацистов на протяжении всей жизни не могут избавиться от тени предков.

Существуют разные способы от них отделиться. Карл-Отто Заур не стриг коротко волосы, поскольку у него перед глазами стоял безупречно выбритый затылок отца. Того тоже звали Карл-Отто Заур, и он был доверенным лицом Альберта Шпеера, рейхсминистра вооружения и военного производства. Моника Гёт изучала древнееврейский.

* * *

Сейчас Беттина Геринг живет в Нью-Мексико. Теперь она говорит только по-английски и носит фамилию бывшего мужа. Понятно, почему она не хочет быть Геринг, но в ее решении о стерилизации заключено неверное послание. На самом деле нацистского гена не существует.

Книги Никласа Франка, посвященные его родителям, — «Отец» и «Моя мать-немка» (Meine deutsche Mutter), — я так и не осилила. Это значимые произведения, но мне они не понравились. В целом это тексты не о его родителях, а о страданиях самого Никласа из-за родителей. Каждая строчка — яростный протест, полный ненависти и самобичевания. Но ненависть ни к чему не приводит.

Застывание в прошлом жертвам не поможет. Это не способствует исследованию и осмыслению национал-социализма.

Многие дети преступников прячутся за могучими фигурами отцов, определяя себя через призму прошлого. Но кем они будут в настоящем, когда выйдут из тени отцов и матерей? Что от них останется, какое они займут место в жизни?

Малгожата сопровождала не только меня на вилле Амона Гёта в Кракове. Она показывала дом и Никласу Франку, и моей матери.

Для них обоих родители играли жизненно важную роль. Мать настроена менее агрессивно, чем Никлас, но, я это чувствую, тоже думает, что не имеет права на свою жизнь и счастье.

Моника считала себя обязанной отвечать за поступки отца и за то, что ее мать так и не раскаялась.

Если постоянно себя казнить и проклинать, это сказывается на состоянии психики. Самоистязания и страдания по поводу прошлого передаются и детям.

В Израиле я познакомилась с несколькими людьми — жертвами Холокоста. Они погружались в свою боль, и следующие поколения впитывали их страхи. Детям выживших и детям нацистских преступников нанесены абсолютно разные травмы, но механизм передачи похож.

Я не хочу так же, как мать, всю жизнь находиться в заложниках прошлого, в тени Амона Гёта.

Хорошо, что такие люди, как Никлас Франк и моя мать, ходят в школы и рассказывают о родителях. Но это не мой путь. Я хочу открыть историю своей семьи израильским друзьям и их детям. Надеюсь, у меня это получится. Я хочу поделиться с ними своей судьбой.

Я намерена двигаться дальше. Вести обычную жизнь. Здесь не существует наследственного долга. Каждый имеет право на собственную биографию.

* * *

Третье поколение потомков нацистов оценивает предков трезво и без ложных оправданий.

Если дети оправдывают преступления отцов, то внуки распутывают взаимосвязи. Внуки анализируют неоднократно повторенные семейные легенды, выясняют, что правда, а что искажено или замолчано.

Преступления предков и, главное, замалчивание этих преступлений продолжают воздействовать на потомков по сей день. Историк Вольфганг Бенц отмечает: «Менталитетные особенности национал-социализма и его далекоидущие последствия остаются актуальной проблемой».

Ученые называют это семейным «картелем молчания». Катрин Гиммлер объяснила передающуюся из поколения в поколение полуправду «узами принципов». Проведя исследование, она смогла доказать, что ее дед — брат Генриха Гиммлера — и другие члены семьи извлекали выгоду из его положения в обществе. Они отчасти активно поддерживали политику уничтожения.

Остальные внуки отстаивают мнение, что прошлое остается в прошлом. Писатель Фердинанд фон Ширах в статье для журнала Spiegel приходит к четким выводам, излагая историю своего деда, рейхсюгендфюрера Бальдура фон Шираха.

Он пишет: «Вина моего деда — это вина моего деда. Согласно постановлениям Верховного федерального суда, вину возлагают на конкретного человека. Так вот, современный мир меня больше интересует. Я исследую правосудие послевоенного времени, судебную власть Федеративной Республики Германия, которая выносит жестокие приговоры. Пишу о судьях, которые за убийство нацистского преступника приговаривали к пяти минутам лишения свободы. <…> Мы думаем, что находимся в безопасности, но на самом деле наоборот: мы рискуем снова потерять свободу. И тогда мы потеряем все. Теперь это наша жизнь и наша ответственность. <…> Ты тот, кто ты есть. Вот мой ответ на расспросы о деде. Я долго его обдумывал».

* * *

Вряд ли можно полностью отделиться от прошлого. Оно проявляется в наших детях, хотим мы этого или нет. Я изучила биографии многих потомков нацистских преступников. Третье поколение больше не отрицает событий Третьего рейха, оно их полностью признает, но тем не менее факты иногда скрывает. Мне это чуждо. Рассказы потомков о семейной истории зачастую кажутся слишком теоретическими, трудно поставить себя на их место.

Все-таки исследование преступлений предков не предполагает академической полемики. Это разрушает семью.

Прошлое проявится и в моих детях. Они еще маленькие. Скорее всего, через несколько лет они с классом посмотрят «Список Шиндлера», и им не будет стыдно. Я надеюсь, они честно и откровенно поделятся историей семьи.

Мы преодолеем наследие прошлого