— Я правда не нарочно…

Он смотрит на меня, смотрит в глаза. Хочет, чтобы я понял, поверил ему.

— Это не твоя вина, — говорю я.

Даю ему две сотни и смотрю, как он уходит. Оборачивается, я машу ему. Иди, Иван, не останавливайся.

Возвращаюсь к себе. Как тихо. Мне кажется, здесь никогда еще не было так тихо. Всегда слышно было телевизор. Чьи-нибудь крики или смех, как воду спускают в туалете. А сейчас так тихо. Я сажусь на кровать, открываю пиво. Руки́ совсем не чувствую.

1

Я стою перед детским садом, прислонившись к забору. Руки холодные и белые как бумага, трясутся. Пытаюсь унять дрожь, собраться. Расслабить лицевые мускулы. Глубоко дышу. Пройти по дорожке, потом в ворота, до двери, в дверь. По лестнице… Спокойными шагами… Не спешить, не нервничать, нет у меня никаких дел, мне просто надо забрать моего мальчика… На лестнице играют дети, девочка со светлыми косичками говорит мне: «Привет»… Я отвечаю: «Привет». Я дружелюбный молодой человек, совершенно обыкновенный, как твой папа… Работающий, совершенно обыкновенный. Пришел забрать своего мальчика. Идти, голову держать ровно, не сутулиться. Одна нога, затем другая. Захожу в комнату, зеленую комнату. На вешалках картинки с разными животными, чтобы детям было проще искать свои куртки и сапоги.

Воспитательницы приветливо здороваются, обеим где-то за сорок. Я тоже здороваюсь и улыбаюсь в ответ. Как будто бы непринужденно, как будто бы.

— Мартин в «мягкой» комнате, играет с Густавом.

Я захожу к ним, они стреляют друг в друга из диванных валиков, будто это гигантские базуки.

— Пора домой, Мартин.

Сажусь на корточки, он бросается мне на шею, чуть не опрокидывает. Встаю, а он все виснет на шее. Не жалуется, не канючит, что хочет еще побыть или что хочет в гости к Густаву, потому что у Густава есть кролик; не ноет, как другие дети. По-моему, он чувствует, каково папе. Мартин чувствует такие вещи. Теперь в раздевалку, надеть куртку, висящую под слоном, он сам протягивает ручки. И вниз по лестнице, аккуратно, не задеть играющих детей, и на улицу.

Идем рядом по тротуару. Его ручка в моей руке. Вынимаю из кармана и даю ему шоколадку.

— Я голодный, пап, — говорит он. — Мы забыли бутерброды… Опять, пап.

— Ты что же, ничего не ел?

— Ел, Густав дал мне бутерброд, я не хотел ничего говорить взрослым.

Я сжимаю его руку, не знаю, что сказать.

— Но я очень, очень-преочень голодный, пап.

— Вот придем домой, и папа приготовит что-нибудь вкусненькое. Кучу, все, что захочешь. Как насчет картошки фри? Будем лопать, пока не раздуемся, как бегемоты.

Он смеется, люблю, когда он смеется.

Домой едем на автобусе. Полный под завязку, приходится всю дорогу стоять. Едва переступив порог, он снова говорит;

— Пап, я есть хочу, очень-очень хочу.

— Папа сейчас тебе приготовит что-нибудь вкусненькое.

Достаю продукты из морозилки, кладу на стол.

— Сейчас только папа сходит в туалет.

Я включаю телевизор, пусть посмотрит мультики. Он молчит, но держится за живот, чтобы папа видел, как он хочет есть. Собака в огромном, обвисшем складками костюме говорит что-то высоким голосом и достает большой пистолет.

Я быстро, солнышко, я быстро.

Я уже не думаю ни о котлетах, ни о картошке фри, ни о Мартине на диване, ни о собаке с большим пистолетом. Я думаю только о пакетике, который лежит у меня в кармане. Осторожно его вынимаю. По дороге в туалет прячу в кулаке. Запираю за собой дверь. Сейчас мое время. Мой праздник. Мой день рождения. Рождество. Мое время, папочкино время. Только я и мое правое предплечье. Со шкафа снимаю коробочку. Коробка от духов, которые когда-то подарила мне она. Достаю причиндалы. Ничем другим я не владею так мастерски. Руки точно знают, что им делать, трясутся, однако действуют эффективно. Вынимают ложку, перевязывают, чиркают зажигалкой. Я слышу, как собака из мультфильма выкрикивает что-то по другую сторону двери, но все это теперь далеко. Это мое время. Я протыкаю дырку в коже. Момент настал. В моей голове — праздник.

Фейерверк.

Цветы.

Это поразительно. Мне ничего не нужно, у меня все есть. Я больше не думаю о себе, не думаю о Мартине. Ничего нет. И в какое-то мгновение мне кажется, что я вижу ее, но ничего не происходит, это не причиняет боли, потому что все хорошо и меня больше нет, я стал воздушным шариком, парящим над городом.

И вот цветы исчезают, луна-парк закрывается, всем пора домой, цвета исчезают.

Все становится черным.

Черным.

Насколько черным?

Очень черным.

Как долго? Я не знаю. Когда глаза вновь открываются, голова болит, и мне трудно подняться. Меня рвало, преимущественно водой, но я этого не помню. Иголка все еще торчит из моей белой руки, как флаг, установленный полярником.

Я спешу убрать свое хозяйство и поставить коробку обратно на шкафчик.

В гостиной Мартин спит перед тестовой картинкой. Времени половина первого ночи.

Рядом с ним — полкуска хлеба с отметинами зубов. Открытый пакет с хлебом лежит на кухонном столе. Ему надо было взобраться на стол, чтобы достать его. Картофель фри и котлеты киснут в озерце, из которого на линолеум капает вода.

Рука не поднимается разбудить Мартина. Отношу его в свою постель, а сам иду чистить зубы. Потом ложусь рядом с ним. Завтра надо рано встать, сходить в булочную и купить ему все, что он любит. Я лежу, уставившись в потолок, прижимая Мартина к себе. Засыпаю не скоро.

2

Он молодой албанец. Мне он нравится. Он никогда меня не бил. И не угрожал побоями. Мы поднимаемся по лестнице, папе нужно зайти к другу, а потом мы пойдем за игрушками, это недолго.

Звоню в дверь. Два раза, он открывает. Долго смотрит на Мартина, затем на меня.

— Заходите.

На диване сидит парень лет девятнадцати-двадцати, курит.

Албанец кивает на него:

— Мой кузен.

Парень на диване улыбается Мартину:

— Привет! Как тебя зовут?

Мне приходится слегка сжать Мартину руку, чтобы он ответил.

— Привет. Мартин.

Ручка Мартина в моей руке становится влажной, ему трудно общаться с незнакомыми людьми.

— Можно мне на минуточку забрать твоего папу? А вы поиграете в «плей-стейшн», — говорит албанец. — На одну минуточку.

Мартин крепко держит меня за руку, не хочет, чтобы я уходил.

— А мы поиграем в «Теккен», — говорит парень на диване и улыбается Мартину. — Можешь выбрать первым.