Я смотрел на нее, смотрел на смотрителя с рыбой и на морских львов, дерущихся в воде.

Все было очень просто.

— Я хочу ребенка, — сказал я. — Я хочу, чтобы у нас был ребенок.

Все просто, ясно, глаза привыкли к свету. Остальное ничего не значило.

Мы сидим вместе на этой вот скамейке, и у нас будет ребенок.

Мы обнимались, молча. У меня глаза были на мокром месте. Я целовал ее в шею, в лоб, прижимал к себе.

Кормление морских львов наконец завершилось. И теперь те, что не ныряли за рыбными головами, лениво лежали у бассейна.

По дороге к выходу мы прошли мимо клетки с обезьяной.

Обезьяной с большой красной задницей и кучей детенышей. И все было очень ясно, очень просто.

По пути домой мы основательно затарились. Хорошей едой, хорошим вином. Мы пили, смеялись и готовили вместе. Кололись как безумные в тот вечер, до полусмерти. Остаток спустили в туалет. Ведь этот пакет должен был стать последним.

Следующие полмесяца были адом. Мы не спали ночами. Не выходили из дому.

Мы перестали общаться с друзьями. Жили на полуфабрикатах и ссорились из-за ерунды. Били чашки и тарелки и орали друг на друга. Если один слишком долго сидел в прострации, другому нужно было шуметь, орать. Не думать об этом, не говорить об этом. Выживать.

К лету худшее было позади. Нам сказали, что будет мальчик.

4

Я надолго оставляю руки в покое. Неизведанная земля. Каждый день я становлюсь путешественником-первопроходцем, наносящим на карту новые синие реки на внутренней стороне бедер. Превозмогаю себя. Отвращение к уколу в пах компенсируется чувством тепла, когда наркотик попадает в кровь. Я осторожничаю с количеством. Синяки на руках медленно исчезают. Скоро снова можно будет носить короткий рукав.

Остались крошечные следы, их вполне можно принять за родинки.

Ночью я просыпаюсь. Вижу пластиковую кружку на белом письменном столе и дружелюбного, но решительного чиновника, который просит меня ее наполнить.

Рука Мартина в моей, мы поднимаемся по лестнице. На нем синяя «найковская» толстовка, вчера купили.

— Пап, у тебя рука влажная, — говорит он и вытирается о кофту.

Проходим множество дверей, нас направляют в длинный коридор.

Какое-то время мы ждем. Затем меня приглашают внутрь. Мартин останется снаружи. Секретарша дает ему газировку и старый журнал «Утиные истории». Он его уже читал, дома есть, но это не страшно.

Я сажусь напротив нее, между нами белый письменный стол. Пластмассовой кружки нет нигде. Секретарша что-то набирает на компьютере. Читает лежащие перед ней документы. Наверху, наверное, четырехугольничек с моим именем и персональным номером. Затем поднимает глаза. Улыбается.

Как мне кажется, все ли у нас в порядке? Да, думаю, все отлично. Тяжело. Конечно тяжело. Трудно с ним одному. Конечно, он скучает по маме. Любой ребенок скучал бы.

Плачет ли он? Иногда плачет. Плачет, когда думает о маме, плачет, если ударился. Или когда его дразнят. Я утешаю. Папа всегда утешит.

Как мне кажется, трудно ли обходиться без наркотиков? Да, мне трудно, дьявольски трудно. Конечно трудно. Наркоманом ведь остаешься навсегда, просто прекращаешь принимать наркотики. Но я стараюсь далеко не загадывать. И у меня есть Мартин. Это помогает. И каждый день становится все легче. Нет, никогда больше. Я не хочу потерять Мартина.

Хорошо ли ему в садике? Да, очень хорошо. Ему, конечно, трудно было вписаться. Но теперь все хорошо. Дети его любят. Он очень общительный. Спросите воспитателей, все скажут, что ему хорошо. Он хороший мальчик. Его там любят. Нет, конечно, спрашивать не обязательно. Но…

Ненавижу ли я ее? Я люблю ее. Я до сих пор ее люблю. Нет, я не подумываю о другой. Имею ли я что-то против? Да нет. Нет-нет. Я не могу представить себя с другой? Ну почему, могу, но с Мартином и с новой работой на это толком не остается времени. Но ничего…

На новой работе все очень хорошо. Мне нравится. У меня руки откуда надо растут. Мной довольны.

Нет, я совсем не считаю, что ее поступок был правильным, определенно нет. Совсем нет. Понимаю ли я ее? Да. Может, немного. Теперь.

Ненавижу ли я ее? Да, ненавижу. Я это должен сказать? Я ее ненавижу. Я бы мог… Я ни разу ее не ударил.

Мог бы я ударить Мартина? Нот, никогда. Даже представить не могу. Никогда.

Спросите его. Нет, вы верите мне. Очень важно, чтобы мы доверяли друг другу. Да, я понимаю. Нет, я ничего не имею против того, чтобы приходить сюда. Нет, и мы ведь теперь не так часто встречаемся. Да, понятно, вы думаете о благе Мартина, я понимаю. Да, давайте теперь с ним поговорим.

Она приоткрывает дверь и зовет его. Он выпил половину газировки, остатки может забрать с собой. Садится на стул рядом со мной. Сучит ножками. Стесняется говорить с чужой тетей, пытается спрятать голову у меня под мышкой. Я беру его за руку, он набирается мужества и поднимает голову. В кармане у него маска Зорро. Я сказал, что он может ее надеть, если ему станет страшно.

— Тебе нравится жить с папой?

Да, ему нравится. Он любит папу.

— Вам хорошо вместе?

Да, недавно мы ходили в зоопарк. Ему разрешили погладить барашка. Но барашек заблеял, когда он попытался его поднять, и он немножко испугался. Паук-птицеед был жутко страшный. Но интересный. Он его нарисовал.

— Как дела в саду?

Очень хорошо. Он очень много играет с одним мальчиком, Густавом. Скоро пойдет к нему в гости и останется на ночь.

— У тебя есть любимое блюдо?

Это по-прежнему спагетти с мясным соусом, как папа готовит. И «Макдональдс». Он любит «Макдональдс».

Она улыбается и встает. Думаю, все прошло хорошо. Думаю, мы выдержали. Нас провожают до двери. Мне нужно подойти к стойке и договориться о следующем визите, через полгода. Но в целом все вроде прошло нормально. Она говорит, что рада этому. Делает попытку на выходе похлопать меня по плечу.

Мы идем в «Макдональдс». Он съедает картошку.

А папе нужно на минуточку отойти, встретиться с другом. Он на улице ждет. Папа быстро.

Деньги я приготовил. Остаток дня мы дома смотрим мультики. Устраиваем себе маленький праздник. Он просто объедается шоколадом. Падает мне на колени. Я несу его в кровать. Мне жалко его будить, чтобы почистил зубы. Потом иду к моему большому белому пакету, все еще лежащему в кармане куртки. Принимаю много. Больше, чем обычно, почти все. Новый след на руке.

5

Я работаю на крыше. Каждый день смотрю смерти в глаза. Работаю на высоте пятого, шестого, восьмого этажей. Стою, потею, руки трясутся — нужна доза.

Бывает, с прошлого раза остается немного, не столько, чтобы хватило на укол, всего лишь пыль, залегшая в складках бумаги, не попавшая в ложку, собранная со стола банковской карточкой или бритвой. Бывает. Я начиняю этой пылью сигарету и курю в обеденный перерыв. Я с охотой хожу в магазин. Я — тот самый парень, который всегда готов сгонять за пиццей, за бутербродами. Даже когда мне самому ничего не нужно. По дороге выкуриваю косячок. После обеда мне становится лучше. Телу дан задаток. Слишком мало для кайфа, слишком мало, чтобы стало хорошо. Но теперь тело знает, что получит еще. Знает, что я не отказался от своих привычек. Немного отпускает. После обеда становится полегче. Частенько мы справляемся с большей частью работы в первой половине дня, пока еще не жарко и солнце не слепит глаза. Если работа сдельная, к часу мы свободны. Что ж, приходится побегать. Если оплата почасовая, то во второй половине дня мы крепим все, что может упасть.