Прежде чем забраться в свою чудесную постельку и заснуть, обожаемой и лелеемой.

А Лорел была для этой крохотной девочки незнакомкой. Если украсть ее среди ночи, она напугается до смерти. С ее детской точки зрения, это будет ужасное похищение.

Лорел поняла, что ей следует подождать. Она должна сделать так, чтобы Мелоди захотела уйти с ней. И вообще, ей вовсе не хотелось жить беглянкой, она не хотела для Мелоди такой жизни. Лорел хотела, чтобы у ее дочери было все самое лучшее… и прежде всего хорошая счастливая жизнь, а не вечные скитания.

«Я не заберу ее, пока она меня не полюбит. Я не заберу ее, пока Джек не согласится нас отпустить».

Однако на это потребуется время. И продуманность, и ухищрения. Она должна присмотреться к Джеку, понять, чего он хочет, и каким-то образом уговорить его…

Покидая комнату, она бросила последний долгий взгляд на свое прекрасное, замечательное дитя. Возможность забрать дочь и увезти ее далеко-далеко, подальше от этого мира, который она ненавидела, стоила любых трудностей, даже возвращения в темницу.

В тишине глубокой ночи Бейливик проснулся от своего обычно беспробудного сна, обнаружив, что по его голой груди бродят прохладные шаловливые ручки.

Со сна он обычно соображал медленно, так что был приятно поражен тем, как ловко поймал эти ручки, оторвал от своего тела и одновременно плавным движением перекатился на постели, подмяв налетчицу под себя.

Она ахнула, обдав мятным дыханием его небритую щеку.

Фиона!.. Это Фиону он пригвоздил к матрасу, заведя ей руки за голову. Он плотно лежал на ней, чувствуя своим твердым телом все ее изумительные мягчайшие женственные изгибы.

Прежде чем он успел вспомнить, что прилагает невероятные усилия, стараясь убедить Фиону, что ему нужно от нее нечто большее, чем вкусить ее, несомненно, пышных прелестей, его тело бурно откликнулось на соприкосновение. Фиона ловко повернулась и, заняв более удобную позицию, обхватила ногами бедра Бейливика, прежде чем он успел отпрянуть.

— Ну вот, паренек, — одобрительно бормотала она хрипловатым шепотом, — пора дать бедняжке Фионе что-то, о чем стоит написать домой.

Он не осмеливался отпустить ее и откатиться, так как не сомневался, что она окажется на нем верхом быстрее, чем Балтазар слизнет с ладони кусок сахара или леденец. Бейливик понятия не имел, почему Фиона захотела именно его… хм-хм… леденец, но знал, что его Фиона — женщина решительная и целеустремленная.

Вот и сейчас она извивалась под ним.

— Фиона… — Нет, он точно сошел с ума, отталкивая ее. Просто двинулся рассудком…

Но все-таки он сделал именно это. Скатился, оттолкнув ее льнущие руки и прижимающиеся бедра. Он рывком выбрался из узкой койки и встал на холодном полу в паршивеньких тонких кальсонах, неловко, но наглядно демонстрируя, как сильно хочет того, что она предлагает так щедро и безвозмездно.

Слишком щедро и безвозмездно.

Он дал себе клятву, что докажет ей: она стоит большего, чем быстрое соитие. Никто этого не понимал… даже она сама.

— Ты не посмеешь снова прогнать меня, — резко объявила она, словно этого не случалось раньше. Глядя на нее, сидящую в его постели, прижимающую к пышной груди почти не скрывающую ее простыню, с волосами цвета полуночи, спадающими блестящим водопадом на молочно-белые плечи, Бейливик осознал, что она, вероятно, никогда в жизни не получала отказа.

Он провел рукой по своему пылающему лицу, страстно желая, чтобы простыня поднялась повыше и скрыла из виду этот идеальный розовый сосок. А, черт, теперь он видел их оба!..

— Нет!

Она облизнула губы. Его кальсоны запротестовали, сообщая, что не рассчитаны, так растягиваться.

— Я думала, что ты так держишься, потому что ваш шеф нагнал на тебя страха. Но Сэмюел рассказал мне, что на чердаке есть комнатки, где можешь вопить, как баньши, и никто не услышит…

Чертов Сэмюел! Бейливик мысленно пообещал, что Сэмюелу теперь долго не придется навещать тайные любовные гнездышки на чердаке.

— Говорю тебе — нет!.. Я не хочу, чтобы ты лезла ко мне в постель.

Дуги черных бровей сошлись над ее пылавшими гневом прекрасными глазами.

— Но почему? Ты же сам послал за мной! Значит, ты достаточно сильно хотел, чтобы я оказалась здесь!

— Я хочу, чтобы ты была здесь. — Господи, как все неладно складывалось! Но не мог он так вот просто объявить ей, чего хочет. Она еще не готова это услышать… и потому он не мог попросить ее об этом. Да она просто посмеется над ним. Он был всего-навсего неуклюжим здоровенным помощником швейцара… и не имел хороших мозгов, чтобы подняться по служебной лестнице. Может, он никогда не будет соответствовать такой красавице. — Я всего лишь не хочу, чтобы ты была именно здесь. У меня.

Она вздернула подбородок:

— Я не стану просить еще раз, мистер Высокомерный Могучий Бейливик. Можешь не сомневаться!

Она выскользнула из-под простыней и мгновенно набросила ночную сорочку. Бейливик с тоской наблюдал, как скрылись из виду ее упругие ягодицы. Если он повел себя неправильно, ему больше никогда не доведется увидеть это божественное зрелище.

Бросив через плечо последний презрительный взгляд, Фиона покинула комнату.

— Ты еще пожалеешь об этом, болван неуклюжий!

Он уже пожалел.

Не все сны Джека были кошмарами.

Он распростерся на постели обнаженный, потому что его большому телу было жарко под покрывалами. Дыхание торопливо вырывалось из полуоткрытого рта. Ум его был погружен в дрему, но тело ярко переживало каждый момент сна.

…Джек обвил ее руками и, тесно прижав к себе, перекатился и лег между ее девственными бедрами. Он приник к ее рту и, взяв ее голову в свои большие ладони, стал глубоко целовать.

В ответ она тоже обхватила его руками и страстно поцеловала.

Одним сильным жестким движением Джек вторгся в нее.

Ее удивленный вскрик затерялся в его рту. Он продолжал держать ее, льнущую к нему, дрожащую от потрясения.

До той поры он никогда не овладевал девственницей. Где-то в глубине души кольнуло сожаление… но он прогнал его прочь. Какое это имело значение, раз он все равно собирался, на ней жениться? Какая разница, случится это в брачную ночь или сегодня? Он предпочитал сегодня. Он предпочел этот ослепляющий, нежданный взрыв страсти, этот жаркий, радостный порыв экстаза.

Погрузившись глубоко в нее — она облегала его тесно, до боли, — он осыпал поцелуями ее губы, лицо, пил горячие слезы с ее щек. Ее маленькие цепкие руки не отпускали его. И он был благодарен ей за это. Она ведь могла его оттолкнуть.

Остановил бы он ее, если б так случилось? Его ум был затуманен похотью, отчаянным желанием и мучительными и остатками кошмара. Он закрыл глаза и снова поцеловал ее. Похоть и желание ласки победили, прогнав кошмар прочь, как экзорсист.