Есть холм высокий, каменистый,

Там на вершине истина стоит.

Тому, кто хочет до нее добраться,

Путь долгий и тяжелый предстоит.

Джон Донн. Сатира третья

Марианна смывала кровь с открывшихся ран солдата, чувствуя на себе настороженный взгляд Гаррета, и проклинала себя за свою глупость. Она не была готова к тому, что солдат может узнать ее.

Как неразумна она была! Если бы она заранее подумала об этом, то поняла бы, насколько это вероятно. Когда сэр Питни пытался заставить ее отца продать Фолкем-Хаус, его люди шныряли повсюду, распространяя слухи о том, что ее мать колдунья. Любой, кто последние несколько лет работал на Питни, наверняка знал, что говорили о ее матери, особенно после того, что произошло в результате козней Питни.

Каким-то образом сэр Питни узнал, что Дантела была цыганкой, и рассказал об этом всем жителям Лидгейта. В памяти Марианны ожило воспоминание о волнениях, вызванных его «разоблачением». Но Питни недооценил доброго отношения горожан к ее родителям и лютой ненависти к нему. Они помнили, каким он был хозяином Фолкем-Хауса – холодным, грубым, жестоким, нисколько не заботившимся о фермерах. Поэтому, когда он обвинил мать Марианны в колдовстве, все горожане выступили на защиту семейства Уинчилси.

А сейчас слова солдата непременно вызовут дальнейшие расспросы Гаррета о том, кто она. Марианна находила только слабое утешение в том, что солдат не успел назвать фамилию ее семьи.

Вдруг она похолодела. Что мог подумать Гаррет, услышав утверждение солдата, что она умерла? Если он догадается, почему солдат в это верил…

«О, почему Гаррет услышал так много?!» – в отчаянии думала Марианна. Она украдкой взглянула на Гаррета и сразу же опустила глаза, заметив, что он с непроницаемым выражением лица наблюдает за ней.

В отчаянной надежде избежать его вопросов Марианна собрала окровавленные бинты и понесла их к двери.

Резкий голос Гаррета остановил ее:

– Оставь их.

– Я должна их выстирать или…

– Потом. Сейчас ты пойдешь со мной. Мы должны поговорить.

Марианна могла бы отказаться под предлогом того, что должна остаться с солдатом, но это только продлило бы ее мучения. Если уж Гаррет пожелал поговорить с ней, он все равно это сделает. Лучше пусть он допросит ее, и все закончится.

Что она может рассказать Гаррету о своей семье, не раскрывая всей правды?

Гаррет указал Марианне на стул, но она предпочла разговаривать стоя.

– Ты надеялась, что солдат не проснется? – спросил он.

Этого вопроса Марианна не ожидала.

– Что вы имеете в виду? – В ее голосе слышалось недоумение.

– Если бы он умер, твой маленький секрет умер бы вместе с ним, не так ли?

«О каком маленьком секрете говорит он?» – лихорадочно соображала Марианна, не зная, что Гаррет понял из слов солдата. Властный тон и выражение лица графа так пугали ее, что она плохо соображала.

В этот момент Марианна вспомнила отца. Он разговаривал с ней таким же тоном, когда хотел заставить ее сознаться в каком-то мелком проступке, а сам не был уверен, что она его совершила. Марианна смотрела на графа, стараясь не выдать своего страха. Она уже не ребенок, которого нетрудно запугать.

– Какой маленький секрет? – переспросила она наивным тоном.

Гаррет раздраженно сказал:

– Он знает тебя. И Тирл знает тебя. Ты, конечно, понимаешь, что я должен об этом думать?

Опять туманный вопрос с целью вырвать у нее признание. Ну нет, не такая уж она дурочка.

– Можете думать все, что хотите, но ваши измышления не обязательно должны соответствовать истине, милорд.

Ее ответ явно вывел графа из терпения.

– Черт побери, Мина, откуда приспешник Тирла знает так хорошо тебя и твоих родителей? Откуда Тирл так близко знаком с тобой?

Марианна всеми силами старалась сохранять полнейшее безразличие.

– Я бы вам сказала, если бы знала, но поскольку я и понятия не имею, то не могу вам ответить.

Пылая гневом, граф запустил пальцы в свои волосы и свел брови.

– Ты думаешь, что умна, не так ли? Так вот, ты имеешь дело не со своим пациентом. Этот солдат может лечь и замолчать, когда ты убаюкиваешь его, но меня не так легко успокоить. Я требую ответа! Ты служишь Тирлу? Это он прислал тебя, чтобы закончить то, что недоделали разбойники?

Он просто не мог говорить то, что она слышала. И не его попытки разгадать, кто она, заставляли его так пристально смотреть на нее. Боже, этот несчастный действительно думал…

Страх в душе Марианны сменился негодованием. Как смеет граф думать, что она служит его дяде, только потому, что какой-то человек в полубреду связал ее имя с Питни?! У него хватало наглости, высокомерной наглости, верить…

– Отвечай мне! – закричал Гаррет.

Этот крик был последней каплей, переполнившей чашу терпения Марианны. Она подошла к графу и, гневно сверкнув карими глазами, решительно выпалила ему в лицо:

– Я десять раз могла уже убить вас, милорд, если бы захотела. Я могла бы влить достаточно валерианы в ваше вино, и вы заснули бы вечным сном. Или затолкать горчицу в ваши раны, и вы кричали бы, умоляя избавить вас от жгучей боли. Но я не сделала этого. И никогда бы не сделала. Вспомните ту ночь.

Мышцы на лице Гаррета нервно задергались.

– Ты спасла меня в ту ночь, потому что была вынуждена сделать это. Если бы ты убила меня тогда, то лишилась бы своей свободы, ибо констебль прежде всего пришел бы за тобой.

– После того, как вы касались меня и мы… Как вы можете даже и думать, что я попыталась бы убить вас, да еще ради такого гнусного негодяя, как сэр Питни?!

Глаза графа грозно потемнели.

– Так ты знаешь Тирла!

Марианна вздрогнула от испуга. Ее праведный гнев мгновенно исчез. Она мысленно ругала себя за то, что упомянула имя сэра Питни. Теперь подозрения Гаррета будут иметь все основания.

Она чувствовала себя Одиссеем, плывущим между Сциллой и Харибдой. С одной стороны, она не могла отрицать слов солдата. С другой – не могла сказать правду, как и не могла допустить, чтобы Гаррет продолжал думать, что она служит его дяде. Так что она может сказать, чтобы опровергнуть его подозрения? Она выдавала себя за цыганку, а могла ли цыганская девушка знать сэра Питни? Маловероятно… но все же…

– Я жду ответа, – тихим, но твердым голосом проговорил Гаррет и шагнул к Марианне.

Она вдруг подумала, что он все равно найдет способ добиться от нее ответа, и выпалила:

– Да. Я… я знаю его.

Глаза Гаррета стали цвета стали.